Словообразование современного русского языка

Словообразование современного русского языка
Универсальные и специфические особенности
процесса субстантивации в русском языке
Ж. Р. Амирова
Казахский государственный национальный университет им. аль-Фараби, Казахстан
грамматика, транcпозиция, субстантивация, функциональная грамматика
Summary. In the paper is shown as functional grammar may be applied of the problems of transposition.
 
Системно-структурная (описательная) грамматика по преимуществу является грамматикой языка, поэтому многие вопросы, связанные с функционированием грамматических единиц в речи, не поддаются решению с позиций описательной грамматики.
Не отрицая достижений и возможностей традиционной грамматики, необходимо привлечь функционально-грамматический подход (А. В. Бондарко, Г. В. Золотова, В. Г. Гак, Е. В. Клобуков, Е. В. Падучева и др.) к исследованию вопросов, не решенных описательной грамматикой.
Одним из сложных вопросов, к которым неоднократно обращаются современные грамматисты, является вопрос о транспозиции частей речи (В. В. Бабайцева, А. Я. Баудер, Е. С. Кубрякова, О. М. Ким, В. В. Лопатина и мн. др.).
Как показывают исследования в области грамматической поэтики (Р. О. Якобсон, Л. В. Зубова, Е. Н. Ремчукова и др.), наблюдается широкое творческое использование грамматических категорий, в частности транспонированных единиц в поэтическом дискурсе.
Сравнив процесс транспозиции и его результаты в различных функциональных областях, в речи, в дискурсе, возможно провести функциональный анализ синкретичных явлений в области частей речи.
Функциональный анализ позволит выявить универсальные и специфические особенности процесса транспозиции частей речи в русском языке.
 
Словообразовательная энантиосемия в кругу смежных явлений
Э. А. Балалыкина
Казанский государственный университет
Summary. Word-formative enantiosemy is a natural link in the chain of antonymous, synonymous and homonymous relations. It is connected with the ability of affixes which accomplish one and the same motivating stem to express the opposite word-formative meanings.
 
Особое место в словообразовательной системе языка занимают отношения, существующие между отдельными словообразовательными типами как центральными единицами этой системы. Поскольку cловообразование теснейшим образом связано с лексикой и эти два яруса языка постоянно взаимодействуют между собой, то отношения, существующие на уровне словообразовательной системы языка, зеркально отражают подобные же отношения, представленные на уровне лексическом. Так, сходства или различия в структурных характеристиках отдельных словообразовательных типов приводят в языке к формированию синонимии, омонимии или антонимии этих типов. Эти отношения обладают особенностями, объединяющими их с аналогичными явлениями лексического порядка (которые касаются прежде всего семантического содержания слова), и в то же время отличаются от последних, поскольку речь идет о таких объединениях лексем, которые имеют сходства или различия в морфемном облике при выражении тех или иных словообразовательных значений, носящих типовой характер.
В имеющейся лингвистической литературе уже достаточно подробно описаны явления словообразовательной синонимии, омонимии и антонимии, которые базируются на функциональных особенностях слов определенной структуры. Что же касается словообразовательной энантиосемии, она не нашла еще своего однозначного определения в кругу смежных явлений. Однако и на уровне лексики, и на уровне словообразования энантиосемия закономерно вписывается в цепь однородных системных отношений, существующих в языке. Схематично это можно представить следующим образом.
Лексическая синонимия — это синонимия разнозвучных слов одной и той же части речи, имеющих полностью или частично совпадающие значения: правда — истина, глаза — очи, любить — обожать, печальный — грустный, ломать — крушить и т. д.
Словообразовательная синонимия — это синонимия словообразовательных типов, которые характеризуются общностью производящих основ, одинаковыми или близкими словообразовательными значениями, оформленными разнозвучными аффиксами (синоморфемами): горд-ость — горд-ыня, лаконичн-ость — лакон-изм, вы-брать — из-брать, под-готовить — при-готовить, без-дорож-ие — без-дорож-ица и т. д.
Лексическая омонимия — это звуковое совпадение различных слов, не имеющих общих элементов смысла, или иначе — различие лексических значений однозвучных слов, относящихся к одной части речи: лук (растение) — лук (для стрельбы), брак (супружество) — брак (изъян), свет (вселенная) — свет (лучистая энергия), журавль (птица) — журавль (шест у колодца) и т. д.
Словобразовательная омонимия — это омонимия словообразовательных типов, которые характеризуются общностью производящих основ и разными словообразовательными значениями, оформленными однозвучными аффиксами (омоморфемами): телят-ник (помещение для телят) — телят-ник (лицо, ухаживающее за телятами), дождев-ик (гриб) — дождев-ик (вид плаща), мой-ка (посуды) — (красивая) мой-ка, на-ехать (на что-либо) — на-ехать (в большом количестве), картофель-ное (пюре) — картофель-ная (ботва), ветрян-ка (мельница) — ветрян-ка (оспа), прием-ник (учреждение) — прием-ник (устройство для приема чего-либо) и т. д.
Лексическая антонимия — это тип семантических отношений лексических единиц, имеющих противоположные значения, или иначе — выражение контрастных лексических значений разнозвучными словами, относящимися к одной части речи: вчера — сегодня, друг — враг, истина — ложь, легкий — тяжелый, влажный — сухой, хорошо — плохо, подниматься — опускаться, дать — взять и т. д.
Словообразовательная антонимия — это антонимия словообразовательных типов, которые при идентичности словообразовательных связей выражают с помощью определенных морфем (антоморфем), имеющих разный фонетический облик, противоположные словообразовательные значения: при-клеить — от-клеить,
в-бежать — вы-бежать, за-лезть — с-лезть, до-воен-ный — после-воен-ный, дом-ик — дом-ище и т. д.
Лексическая энантиосемия — это тип семантических отношений однозвучных лексических единиц, выражающих противоположные значения (в лингвистической литературе энантиосемией считается контрастность значений одного и того же слова): славить (воздавать хвалу) — славить (распространять дурные слухи), вовек (всегда, вечно) — вовек (никогда), лихой (смелый) — лихой (приносящий беду, злой), наверное (обязательно, несомненно) — наверное (в общих чертах, приблизительно) и т. д.
Словообразовательная энантиосемия — это энантиосемия словообразовательных типов, которые при идентичности словообразовательных связей выражают с помощью определенных морфем (энантиоморфем) противоположные словообразовательные значения: вы-рубить ‘уничтожить рубкой’ (вырубить лес) — вы-рубить ‘создать рубкой’ (вырубить фигуру из камня), про-смотреть ‘ознакомиться с чем-нибудь’ (просмотреть фильм) — про-смотреть ‘не заметить, пропустить что-нибудь’ (просмотреть подругу), бес-цен-ный ‘очень дорогой, имеющий большую цену’ (бесценный дар) — бес-цен-ный ‘очень дешевый, малоценный’ (продать за бесценок) и др.
Таким образом, лексическая и словообразовательная энантиосемия замыкают цепь закономерных отношений в лексике и словообразовании, заполняя пустующее звено. Если на уровне словообразования синонимия и антонимия — это тождество основ и различие аффиксов, выражающих сходные (синонимия) или противоположные (антонимия) значения, то омонимия и энантиосемия — это тождество и основ, и аффиксов при выражении разных (омонимия) или противоположных (энантиосемия) словообразовательных значений. Приведенные отношения чрезвычайно близки лексическим, поскольку реализация словообразовательной синонимии, омонимии, антонимии и энантиосемии осуществ-
ляется в словах, совмещающих в себе одновременно принадлежность к фактам словообразования и лексики.
 
Роль терминологической деривации
в создании отраслевых компьютерных словарей
А. И. Билоброва, А. Н. Стебунова
Донецкий национальный университет, Украина
деривация, медицинский, терминология, компьютерный словарь
Summary. We speak about relations of system coming up during terminology derivation process. We are analyse principle and method word-buildings that gives the possibility of creation of the base of terminological dictionaries of communicative direction.
 
В связи с развитием глобальных информационных потоков актуальным становится вопрос об интернационализации терминологии, формировании единого терминологического фонда, его стандартизации и создании компьютерных словарей.
Понятийная структура научной медицинской сферы предполагает анализ деривационной архитектоники и специализации деривационных процессов. В системе медицинской терминологии особенно четко прослеживается зависимость семантики термина от его словообразовательной структуры.
Так, в термине аденома отражено отношение процесса (опухоль) к месту (органу или ткани), где этот процесс протекает (ср.: папиллома, карцинома, саркома), а в термине гастротомия — отношение действия (хирургической операции рассечения, разрезания) к органу, который подвергается этому действию (ср.: нефротомия, вазотомия).
Словообразовательное значение выявляется в синтагматических и парадигматических отношениях.
Значения, повторяющиеся в семантических дефинициях однотипных по своей структуре производных, могут рассматриваться как лежащие в основе единых формул мотивации, действенных в пределах определенных словообразовательных моделей. В каждой из таких моделей формальные средства словообразования служат прежде всего для того, чтобы указать на аспект использования предмета мысли или понятия, выбранного в качестве признака наименования, или на тип связи между ними и понятием (предметом), подлежащим обозначению.
Так, по деривационной модели «название органа + терминоэлемент — ПЕКСИЯ» образуются термины, имеющие общее значение «хирургическая операция прикрепления, фиксации органа»: гастропексия, проктопексия и т. д. А деривационная модель «название органа + терминоэлемент — СТОМИЯ» порождает термины, имеющие значение «операция создания отверстия в органе»: цекостомия, гастростомия.
Введение в дефиницию производного слова критерия его соответствия определенной формуле деривационной мотивации позволяет:
— установить регламентированный и моделируемый характер семантики производного наименования, которое в акте своего образования создается по определенной словообразовательной модели;
— определить системный характер производного слова, выступающего как представитель своей серии форм, упорядоченных и в отношении их структурной организации, и по отношению к источникам их образования.
Все это позволяет поставить вопрос о предсказуемости значения новых производных и упрощении их описания (что очень важно для терминографии).
Учет системных отношений, возникающих при терминологических деривационных процессах, анализ основных путей и способов актуализации словообразовательной потенции дает возможность создания базы терминологических словарей коммуникативной направленности, что особенно важно при обучении иностранных студентов языку специальности.
 
Функциональный аспект мотивологии
О. И. Блинова
Томский государственный университет
функциональный аспект мотивологии, источники, приемы
Summary. The work is devoted to functional aspect of the new line of linguistics — motivology. It considers the functions of the inner form of the word and motivationaly connected words in text.
 
Мотивология как раздел науки о языке, изучающий лексические явления мотивации слов, многоаспектна.
В ее рамках выделены и анализируются такие аспекты, как методологический, онтологический, динамический, лексикографический, сопоставительный, источниковедческий, социо — возрастной, лингвокультурологический. Одним из основных является функциональный аспект мотивологии, без которого невозможно целостное представление о явлении мотивации слов.
В функциональном аспекте исследуются два феномена мотивологии — внутренняя форма (ВФС) и мотивационно связанные слова, или сцепки (МСС) (см. об этом в [Блинова, 1984; 1995(а), 1995(б)]). Функции обоих феноменов мотивологии активно исследуются представителями томской школы русистики. Новые или дополнительные знания в этой сфере выявляются при обращении к новым источникам или новым аспектам. Так, анализ художественных текстов позволил выявить ряд стилистических приемов, в реализации которых принимают участие ВФС и МСС. В их числе приемы истолкования ВФС (фигура речи, заключающаяся в ином «прочтении» ВФС), наделения слова ВФ (фигура речи, связанная с восприятием исконно немотивированного слова с ВФ), наделения слова иной ВФ (фигура речи, связанная с преобразованием звуковой оболочки слова, ведущим к обретению словом иной ВФ, и изменением значения и / или коннотации); приемы индивидуально-авторской мотивации (прием сближения созвучных разнокорневых слов на основе их осмысления как мотивационно связанных сцепок — стилистическая фигура, заключающаяся в том, что компоненты разных мотивационных пар  — цепочек — используются как составляющие одного словосочетания, синтезирующего целостное понятие), перевернутой мотивации (стилистический прием инверсионного употребления мотивируемого и мотивирующего слов, отражающего обратный ход мыслей, событий и т. п.), ступенчатой мотивации (композиционно-стилистический прием представления в поэтическом тексте мотивированных слов, отражающих последовательные этапы словообразовательной мотивации) [Блинова, 2000]; получила многоплановое освещение суггестивная функция ВФС [Голев].
Новый толчок в развитии функционального аспекта мотивологии стимулируют такие опубликованные лексикографические источники, как «Новый объяснительный словарь синонимов русского языка» под общим руководством Ю. Д. Апресяна (Вып. 1–2. М., 1997, 2000), дающий материал для всесторонней характеристики регулирующей функции ВФС, «Русский семантический словарь» под общей редакцией Н. Ю. Шведовой (Т. 1. М., 1998), представляющий исчерпывающие данные для выявления роли ВФС в выражении языковой картины мира.
Литература
Блинова О. И. Явление мотивации слов: Лексикологический аспект. Томск, 1984.
Блинова О. И. Внутренняя форма слова и ее функции // Русистика сегодня. М., 1995(а). № 2. С. 114–124.
Блинова О. И. Описательная и сопоставительная мотивология // Лингвистика на исходе ХХ в. Итоги и перспективы. Тез. Междунар. конф. Т. 1. М.: Филология, 1995(б). С. 53–54.
Блинова О. И. Словарь терминов мотивологии // Блинова О. И. Русская мотивология: Учебно-методическое пособие. Томск, 2000. С. 13–46.
Голев Н. Д. Суггестивное функционирование внутренней формы слова в аспекте ее взаимоотношения с языковым сознанием // Языковые единицы в семантическом и лексикографическом аспектах. Новосибирск, 1998. С. 9–20.
 
Семантический аспект русской глагольной префиксации
Л. А. Вараксин
Тюменский государственный университет
деривационный процесс, префиксальные глаголы, словообразовательная семантика, семантическое расстояние, мутация, модификация
Summary. Having analysed the whole corpus of Russian prefixed verbs the author arrived at the conclusion that the results of the prefix and the initial verb interaction may be caused both by  mutation and modification, while many researchers believe that verb-stem verbs in the Russian language belong to the sphere of modification.
 
Корпус русских префиксальных глаголов является важным элементом языкового континуума. Это определяется в первую очередь особым характером внутриязыковой семантики, присущей данной подсистеме словообразования. Глагольные приставки — мощное деривационное средство, связывающее разряд исходных глаголов с классом производных слов. Лексический потенциал приставок позволяет передавать разнообразные смыслы и тем самым обеспечивает семантическую емкость префиксальных образований.
Русские глагольные приставки представляют собой семантически сложные, многозначные единицы деривационной системы. Они существенно отличаются друг от друга структурой составляющих их семантическую парадигму значений, способностью к смысловому варьированию. Разнообразные вторичные значения приставок представляют собой результат взаимодействия их с исходными основами, принадлежащими к различным семантическим классам, разрядам и группам.
Морфемно-семантические варианты современных русских приставок — не что иное, как овеществленные следы этого взаимодействия, своеобразное «произведение» от умножения конкретно-пространственного значения приставки на обобщенное значение серии мотивирующих глаголов. Материальная база префиксального глагольного словообразования представлена морфемно-семантическими вариантами приставок и лексико-семантическими вариантами мотивирующих глаголов. Результатом взаимодействия этих семантических множителей является система типов в пределах словообразовательного ряда. Приставочные значения при этом становятся основой для формирования словообразовательных значений, присущих конкретным типам глагольных дериватов.
Оценка семантического расстояния между исходными и производными единицами в составе словообразовательных пар приводит к выводу о неоднозначном характере деривационных процессов в сфере слов глагольного класса. Результатом их является формирование мутационного и модификационного разрядов, производные в которых отличаются друг от друга характером преобразования исходного значения. Различия между этими дериватами носят принципиальный характер. Семантика исходных глаголов в обоих случаях претерпевает известные изменения, но решающим является не сходство, а различие указанных процессов.
Результатом мутационного преобразования исходной основы является порождение глаголов со значением качественно нового типа действия по сравнению с теми действиями, которые называются симплексом. Поэтому производные становятся носителями нового предметно-понятийного содержания. Процесс мутации включает в значение мотивирующего глагола семантический компонент неотвлеченного характера. Производные в этом случае либо обозначают разнообразные направления действия-движения в пространстве, либо выражают пространственный характер взаимодействия предметов. Члены словообразовательных пар при мутационном сдвиге находятся в отношениях эквиполентной оппозиции.
Модификационные приемы деривации не ведут к коренному преобразованию семантического содержания мотивирующего глагола. Его предметно-понятийное содержание существенным образом не изменяется. Модификация  приводит к появлению производных, которые выражают те или иные аспектуальные характеристики действия: временные, количественные и результативные. Члены словообразовательных пар при модификационном сдвиге находятся в отношениях привативной оппозиции.
Способность приставок выражать модификационные значения стала прямым следствием абстрагирования их семантики. Развитие акциональной сферы русского языка привело к тому, что в пятнадцати словообразовательных рядах сформировались производные с качественно новым типом значения. Это позволяет сделать вывод о наличии принципиально различных свойств русских глагольных приставок — системообразующих и системоприобретенных.
 
Словообразование, лексика, синтаксис
М. В. Всеволодова
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова
 
1. В практике преподавания русского языка инофонам (прикладное по своей предназначенности, но фундаментальное по своим основам направление функционально-коммуникативной грамматики) словообразование — это практическое руководство в процессе активной речевой деятельности, в связи с чем выявился целый ряд проблем, бывших для традиционной грамматики глубоко периферийными. Сферы и типы использования словообразовательных операций в процессе обучения русскому языку инофонов следующие.
1.1. При рецепции текста (чтение, слушание) — анализ незнакомого слова с известной корневой морфемой.
1.2. При продуцировании текста (говорение, пись-
мо) — синтез, т. е. образование слов для обеспечения:
а) синтаксических трансформаций: Мальчик бегло читает. — У мальчика беглое чтение / беглость в чтении;
б) компрессии средств выражения: тот, кто живет в Москве — житель Москвы — москвич, сделать лучше — улучшить;
в) употребления описательных предикатов Они много лет дружили. — Их связывала многолетняя дружба; работать — вести работу, быть скромным — отличаться скромностью;
г) выражения модусных смыслов; оценок: дом — домик — домишко — домина; степени признака: синий — синеватый — синющий; новый — новенький;
д) разного рода модификаций; пол: ученик — ученица; единичность / множественность (собирательность): картофель — картофелина, ворона — воронье; невзрослость: кот — котенок.
1.3. Развитие речи: тема — тематические группы — словообразовательные парадигмы: словообразовательная цепочка — гиперлексемы — словообразовательное гнездо; паронимы: руководствоваться — руководить, дельный — деловой — деятельный и под.
2. Синтаксические основы данного подхода. 1) В центре внимания не модель предложения, а содержание высказывания как отображение денотативного уровня (его инвариантный смысл) в виде конфигурации образов, и его семантическое представление как отображение уровня сигнификативного, определяемого спецификой дискурса и конкретного текста, в том числе и актуальным членением. Это находит свое выражение в необходимости синонимических перефразировок, требующих применения словообразовательных операций, ср.: Он руководит проектом. –– Он — руководитель проекта. 2) Теснейшая связь лексики и синтаксиса. Внимание к функционированию лексики в синтаксисе позволило выявить синтаксические классификации лексики, в частности изосемические / неизосемические классы слов (Г. А. Золотова), слова — показатели смысловых отношений: реляторы, экспликаторы, классификаторы, — которые, не имея своего денотата, выступают как строевые или логические элементы в структуре предложения, переводя своих «соседей» по тексту в другие части речи, например глагол руководить в существительное руководство в описательном предикате-1 осуществлять руководство (проектом). Фактически почти любая трансформация не только сложного предложения в простое, где активно работают процессы номинализации, но и синонимические перефразировки простого предложения связаны с транспозицией одних частей речи в другие, то есть с образованием дериватов, ср.: Спортсмен бежит легко и красиво. — У спортсмена легкий и красивый бег. — Бег спортсмена отличается легкостью и красотой; У нее голубые глаза. — Она голубоглазая. Налицо процесс «словотворения», образования необходимых в данном дискурсе неизосемических слов — коррелятов исходных, прототипических частей речи, формирующих прототипическое, или изосемическое, изоморфное предложение, которое в данном дискурсе было бы неуместно.
3. Основные случаи (типы) практического словообразования, с которыми имеют дело инофоны, трудно перечислить. Назовем основные.
3.1. Синтаксическая деривация слова как с сохранением категориального значения: читать — чтение, так и с его изменением: читать — читатель; и словосочетания: косить сено — сенокос, сенокосилка; ловить рыбу — рыболов. Возможные направления синтаксической деривации: глагол — существительное, прилагательное: читальный, швейный, снегоуборочный; причастие — прилагательное: долгоиграющий, прямоходящий; прилагательное — наречие: трудный — трудно, певуче, творчески, по-новому, вслепую, сглупа; существительное — прилагательное: лесной, подземный, ночной, трехдневный, военный, дружеский и др. семантические группы; существительное — глагол: учительствовать, нервничать, звереть, ранить и пр.; прилагательное — глагол: белеть (= становиться белым), белеть (= виднеться в каком-л. месте), белить; и нек. др.
3.2. Лексическая деривация.
3.2.1. Дериваты модификационные по диктумным: повар — повариха, лист — листва; и модусным смыслам: хорошо — хорошенько, дом — домик.
3.2.2. Дериваты мутационные: скрипка — скрипач; учить — доучить, заучить, проучить.
4. Уже первые наблюдения и «отрицательный материал» — ошибки инофонов показали, что вопросы образования слов далеко не всегда, а точнее, почти никогда нельзя объяснить, опираясь на теорию словообразования, представленную в наших авторитетных источниках, включая академические грамматики. Назовем только некоторые моменты.
4.1. Прямые дериваты того или иного слова отсутствуют, и их приходится замещать словами с другими корнями, иными словами — налицо явление супплетивизма, например: думать — мысль, мысленный, мышление, мыслитель; ср. также: Экзамен — скоро / близко, но: только близость экзамена.
4.2. Образуются дериваты, отличные по морфемному составу от образующего слова: лететь — полет, убежать — беглец — побег. Налицо нарушение так называемой словообразовательной цепочки, или явление синтаксической деривации (термин И. Г. Милославского).
4.3. Дериваты «обслуживают» два коррелирующих между собой слова, причем дериватов одной части речи может быть несколько: ехать, ездить — езда, ездка, поездка, ездок; идти, ходить — ход, ходка, ходьба, походка, поход, хождение, ходок; бежать, бегать — бег, побег, бегство, бeгание, пробежка, пробегaние, беготня, бегун, беглец.
4.4. Слова одной лексико-семантической группы могут иметь разные дериваты при обозначении явлений одного категориального класса, ср.: ходок, ездок, но: бегун, летун, летчик, пловец; хождение, но: беготня, и отсутствие таких образований от глаголов ездить, плавать.
4.5. В рамках одного словообразовательного гнезда возникают разные объединения слов, разные словообразовательные ряды, различающиеся в первую очередь семантикой: бежать / убежать из тюрьмы — бегство / побег — беглый рецидивист; но: беглец — уже без криминального смысла, например о ребенке, убежавшем из дома; бежать / бегать стометровку — бегун на короткие дистанции — забег на сто метров; бегло читать — беглое чтение — беглость чтения; — где нет прямого выхода в глагол бежать / бегать. Возникает необходимость введения специального понятия для таких группировок внутри словообразовательного гнезда, например — гиперлексема (термин А. А. Поликарпова).
4.6. Немало проблем возникает и в рамках внутрикатегориального словообразования (лексической деривации). Как известно, славянское словообразование вообще и русское словообразование в частности, характеризуются разнообразием и богатством суффиксальных, префиксальных, конфиксальных образований, передающих как диктумные, так и модусные смыслы. Так, системе русских приставочных глаголов движения типа уйти, выйти, отойти / прийти, подойти / зайти, войти
в других языках соответствуют разнокорневые глаго-
лы, часто не столь дифференцированные по значению, как в русском языке, причем содержательные корреляты в русском и др. языках часто оказываются не полны-
ми синонимами. Так русские глаголы движения с
приставкой при- означают не приближение, как их иноязычные бесприставочные корреляты типа to come (англ.), commen (немецк.), amдdдn (персид.), а появление (Г. А. Волохина, З. Д. Попова), что обусловливает отсутствие настоящего процессного, ср. типичную ошибку инофонов: *Вот приходит почтальон вм.: идет почтальон. Модусные дериваты пока не имеют корректного описания в плане употребления, ср. высказывание иностранного преподавателя-русиста: *Я в этом магазине купил хорошенький костюм, невозможное в устах русского мужчины. Корректная семантизация дериватов и анализ их сочетаемости (например, хорошенький костюмчик — скорее о детской или дамской одежде) выводит словообразование в область словосочетания и узуса.
5. Эти и многие другие проблемы подтверждают, что прикладная модификация русского словообразования, которую можно было бы использовать в практике преподавания русского языка как иностранного, с одной стороны, и которую можно было бы представить в курсе такой прикладной грамматики русского языка, с другой, еще не разработана. Вполне возможно, что понадобится своего рода реструктуризация этой грамматической категории в прикладных целях.
Литература
Виноградов В. В. Вопросы современного русского словообразования // Виноградов В. В. Избранные труды: Исследования по русской грамматике. М.: Наука, 1975.
Волохина Г. А., Попова З. Д. Русские приставочные глаголы и их значения. Воронеж, 1994.
Милославский И. Г. Словообразование // Современный русский язык / Под ред. В. А. Белошапковой. М.: Высшая школа,1989.
Поликарпов А. А. Теоретические проблемы прикладной лексикологии // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1989. № 5.
 
Функционально-когнитивный аспект словообразования
Р. Ф. Газизова, А. В. Силиванец
Башкирский государственный университет
словообразование, функционально-когнитивный аспект, когнитивный анализ
Summary. Cognitive base contributes to the revealing of semantic components both implicitly in the semantic structure of isolated words as well as whole blocks of lexemes, connected with the global concept. Such an approach anabtes us to draw a functional-semantic classification of the language lexic system taking into consideration all the information reflected in language units.
 
Наиболее перспективным в современном языкознании является лингвистическое направление, в основе которого лежит функционально-когнитивный принцип описания языка, опирающийся на функциональную природу всех сфер человеческой жизни и деятельности.
Функциональное рассмотрение языка требует специальной разработки динамического аспекта функционирования грамматических единиц и категорий во взаимодействии с элементами разных уровней языка, участвующими в выражении высказывания.
Функциональный подход — это прежде всего подход коммуникативный, обусловленный задачей языка быть основным средством общения. Речевая деятельность возможна только при наличии знания о языковом видении мира. Языковая картина мира двуедина по своей природе. С одной стороны, она отражает отношения внеязыковой действительности, с другой стороны, воплощает результат восприятия мира говорящим. Функционально исследование языка дополняется когнитивным аспектом.
Когнитивность проявляется в свойстве языка хранить и передавать знания о действительности и обеспечивать потребность мыслительного процесса. Понимание языка как функции человеческого интеллекта делает очевидным то, что при исследовании человеческого языка в центре внимания должны находиться механизмы, лежащие в основе производства и понимания высказываний в языковом и прагматическом контексте. Цель когнитивной науки — определить природу механизмов, имеющихся в распоряжении человека в процессе мышления, восприятия и понимания, имея в виду, что «язык есть непрерывная текучесть мысли, некое единство, постоянно перетекающее из одного своего состояния в другое, некий процесс, характеризующийся в первую очередь своей непрерывностью» [Лосев].
В ходе развития когнитивной лингвистики общепринятым стал тезис о неразрывной взаимосвязи процессов, происходящих в человеческой памяти и определяющих построение и понимание языковых сообщений. Впервые наблюдаемое событие мы осознаем через восприятие. Восприятие — сложный процесс приема и преобразования информации. Понимание некоторой ситуации сводится к попытке найти в памяти знакомую ситуацию, сходную с новой (и уже прошедшую через восприятие). Обработка новых данных осуществляется с применением содержащегося в памяти ранее накопленного опыта. Опыт организуется с помощью стереотипных моделей, уже имеющихся у нас в уме.
С позиций когнитивизма лексическое значение рассматривается как отражение определенных, зафиксированных в языке пластов знаний и опыта, тесно связанных с деятельностью человека. Когнитивный подход предусматривает систематизацию всех типов знаний, заложенных в структуре слова и связанных с познавательной деятельностью человека. Когнитивный анализ позволяет выявить, какая структура знаний фиксируется в лексической единице, как осуществляется в слове сжатие и развертывание знания и как проявляется различная степень его детализации. Когнитивная функция организует взаимосвязь разноаспектных суперконцептов и концептов в содержании слов. При когнитивном подходе возможно выявление в лексическом значении слова качественно новых компонентов, которые предопределяют функционирование языковых единиц.
Словообразование представляет собой функционирующую систему, способную самоорганизовываться в результате взаимодействия закономерных явлений  внеязыкового и внутриязыкового характера.
Функционально-когнитивный подход к описанию словообразования помогает обнаружить такие свойства словаря, которые уже изначально предопределяют поведение лексических единиц в речевой коммуникации.
Опора на когнитивность способствует выявлению имплицитно и эксплицитно выраженных семантических компонентов в смысловой структуре изолированных слов и целых блоков лексем, связанных с глобальным концептом. Такой подход позволяет дать функционально-семантическую классификацию лексической системы языка с учетом тех знаний, которые зафиксированы в словарных единицах. Так, производные наименования легко воспринимаются благодаря своей внутренней форме и связи с мотивирующей базой. В производных номинациях отражаются не только предметы, явления объективной действительности, но и различные типы отношений, направления связей между реалиями. Например, концепт варить из сферы «действие», являющейся основным пластом человеческого опыта, пронизывает многие разряды реалий и получает развитие в производных словах, мотивированных блоком знаний, зафиксированных в главной единице словообразовательного гнезда. Ср.: семантический комплекс варить выступает в производных со значением лица (варщик, кашевар, повар), объекта (вареник, варево, варенье), признака (вареный, отварной, сварочный), средства (заварка), результата (навар, отвар, заваруха), орудия (кофеварка, самовар, поварешка), помещения (поварня, пивоварня, кашеварня, сыроварня). Названные типы производных отражают взаимодействие и взаимосвязь концептов: действия и лица, действия и предмета и т. д.
Литература
Лосев А. Ф. Знак. Символ. Миф. М., 1982. С. 455.
 
Сложносуффиксальные и аффиксоидные существительные
Н. С. Гриценко
Филологический факультет, Елец
развертывание в словосочетание, компонент сложения, аффиксоид, степени аффиксоидности
Summary. The sign of transformation of the word in combination of words is one of the way of delimitation a component of compound word and half-affix. This sign specifies the existing stock of half-affixes.
 
Круг аффиксоидных существительных, выделяемый исследователями, разнообразен. Качественные и количественные расхождения в предлагаемых списках аффиксоидов объясняются использованием различных критериев выделения аффиксоидных производных (количественный и семантический).  В настоящей работе определяющим признается критерий развертывания в словосочетание, суть которого заключается в следующем: если изучаемая единица представляет собой сложносуффиксальное слово, то она развертывается в эквивалентное по структуре и смыслу словосочетание (под развертыванием понимается такое преобразование инсуффиксальных существительных в семантически мотивирующие словосочетания, при котором обе основы, составляющие слово, оказываются эквивалентно представленными в структуре словосочетания). Факт ослабленной или утраченной способности к развертыванию сигнализирует о приобретении компонентом инсуффиксального производного новой функции — функции аффикса. Термин инсуффиксальные производные (производные с инсуффиксом) употребляется по отношению к сложносуффиксальным и аффиксоидным существительным недифференцированно. Инсуффикс — «единая дистантная морфема, первый компонент которой помещается между производящими основами, второй — присоединяется ко второй производящей основе» (В. Г. Головин).
Весь массив инсуффиксальных существительных был подвергнут анализу с точки зрения их способности / неспособности развертываться в мотивирующие словосочетания. Развертывание в семантически мотивирующее словосочетание, «повторяющее» основы инсуффиксального слова, рассматривается как эталонный тип развертывания, а само слово определяется как эталонное сложносуффиксальное производное (кашевар — ‘варить кашу’, многотомник — ‘много томов’, громкоговоритель — ‘говорить громко’, второгодник — ‘второй год’, законопроект — ‘проект закона’). Согласно критерию развертывания в словосочетание, в разряд эталонных сложносуффиксальных существительных должны быть включены производные, которые традиционно рассматриваются как содержащие в своем составе аффиксоиды: существительные со вторыми частями -ед (осоед, мурашеед, почкоед и др.), -любец (властолюбец, женолюбец, жизнелюбец и др.), -воз (землевоз, пулеметовоз, рудовоз
и др.) и др.
Инсуффиксальные существительные, развертывающиеся в мотивирующие словосочетания с формальной избыточностью, представленной самостоятельным словом или сочетанием самостоятельного слова со служебным, определяются как «промежуточные» образования (стяжения). Эти производные обнаруживают признаки как сложносуффиксальных, так и аффиксоидных образований (водотолчение — ‘толочь воду в ступе’, землепроходец — ‘проходить по земле первым’).
Инсуффиксальные существительные, при развертывании которых происходит замена беспрефиксального мотивирующего префиксальным, определяются аффиксоидными. В результате семантического обособления одного из компонентов инсуффиксального слова последнее теряет возможность к развертыванию в мотивирующее словосочетание. В русском языке есть не только регулярные (сам-, пол-, нов-; -вод, -вед, -град, -нос, -строй и др.), но и нерегулярные (гол-, мног-, молод-) и даже уникальные аффиксоиды (-маз).
Одна и та же морфема в составе инсуффиксальных существительных может иметь различный функциональный статус. Отглагольный компонент  вод, имеющий значения ‘разводящий растения или животных’ (садовод, зверовод), ‘занимающийся чем либо’ (счетовод, деловод), ‘руководящий кем, чем либо’ (кружковод, групповод), является суффиксоидом. Та же морфема в составе существительных групповод, экскурсовод определяется как компонент сложносуффиксальго слова. Ср. также первые и вторые компоненты сложений мног-, пол , сам ,  вед, -вод в составе слов многолюдье, полурота, самолечение, охотовед, кукловод и аффиксоиды мног- пол , сам , -вед, -вод в составе производных многотиражка, полупроводник, самопонимание, законовед, водовод и др.
Одна и та же морфема может иметь разный функциональный статус в пределах одного инсуффиксального существительного, так как производное в разных значениях обладает неодинаковой способностью к развертыванию в словосочетание: ср.  вод в групповод ‘работник туристско-экскурсионного бюро’ и ‘руководитель группы’.
В функции аффиксов употребляются глагольные и именные корни. Корни с количественным и адвербиальным значениями, в роли аффиксов используются достаточно редко.
Аффиксоидный фонд неоднороден с точки зрения функциональной близости к аффиксу. Из признания данного факта логически вытекает предположение о возможности членения всего множества аффиксоидных производных на некоторые группы, фиксирующие степень отклонения корневой морфемы в сторону аффиксальной, т. е. построения шкалы степеней аффиксоидности. На нулевой ступени окажутся стяженные инсуффиксальные производные, при развертывании которых вычленяется формальная избыточность, представленная служебным и знаменательным словами. Они обнаруживают признаки и сложносуффиксальных, и аффиксоидных слов. С одной стороны, основы, составляющие стяженное инсуффиксальное слово, так же как и основы сложносуффиксальных производных, не подвергаются семантическим изменениям. С другой стороны, стяженные инсуффиксальные существительные, как и аффиксоидные производные, не обладают возможностью к развертыванию в эквивалентные по структуре словосочетания. Таким образом, нулевая ступень аффиксоидности характеризуется соотнесенностью с узуальным значением мотивирующего слова. Мотивирующая конструкция не эквивалентна в отношении числа структуре производного слова.
На первой ступени аффиксоидности находятся инсуффиксальные существительные, при развертывании которых неузуальное «структурно подсказываемое» мотивирующее слово заменяется узуальным семантически мотивирующим словом, а также производные, беспрефиксальную основу которых предпочтительнее соотнести с префиксальным знаменательным словом. Первая ступень аффиксоидности характеризуется соотнесенностью с неузуальным значением знаменательного слова. Мотивирующая конструкция не эквивалентна по компонентам структуре производного слова.
На второй ступени аффиксоидности располагаются производные, при развертывании которых беспрефиксальное мотивирующее заменяется префиксальным, а также инсуффиксальные существительные, не развертывающиеся в мотивирующие словосочетания. Вторая ступень аффиксоидности характеризуется несовпадением формальной и семантической соотнесенности. Мотивирующая конструкция не эквивалентна по компонентам структуре производного слова.
 
Семантическая эволюция русских глагольных префиксов
О. И. Дмитриева
Саратовский государственный университет им. Н. Г. Чернышевского
эволюция языка, русский язык, словообразовательная семантика, внутриглагольное словообразование
Summary. The article discovers tendencies in formation of the system of Russian verbs, built with the use of prefixes, starting from the XI century till the present time. Being guided by the semantic principle of research, the author tries to recreate structural genetic invariants of certain prefixes and to reveal specific combinative features of structural components of the derivative verb. 
 
1. Необходимость разработки «типологии процессов развития новых значений морфем и причин, вызывающих это развитие» убедительно обоснована И. С. Улухановым [1]. Изучение истории отдельных глагольных приставок имеет свою традицию, однако по-прежнему актуальной остается задача выявления связи префиксальных значений, определения путей развития одного из значений на базе другого, поиска общих закономерностей эволюции русских префиксальных глаголов.
2. В исследованиях последних лет главенствует семантический подход к изучению глагольной префиксации [2]. Исторически восходя к полнозначным словам, приставки обладали самостоятельными значениями, то есть им изначально отводилась роль выразителя смысла, а не грамматического показателя. При системном диахроническом изучении большого числа префиксальных глаголов с разными приставками (на лексикографическом и текстовом материале) утверждение о существовании в языке семантически «пустых» глагольных приставок представляется сомнительным.
3. Значения отдельных глагольных приставок, отличающиеся в древнерусском языке диффузностью, могут рассматриваться как исторически взаимосвязанные и восходящие к единому инвариантному значению, условная реконструкция которого связана с конкретизацией пространственно-результативного значения как наиболее близкого к исходному [3]. На базе пространствен-
но-результативного значения, наиболее характерного для приставочных глаголов в древнерусский период, в XV–XVI веках активно начинают формироваться более отвлеченные модификационные значения, способные характеризовать действие с точки зрения его протекания во времени и меры его осуществления.
4. Процесс развития отдельных приставочных значений, а следовательно, и отдельных способов глагольного действия, характеризованных этими приставками, исторически неоднороден. Это позволяет при описании семантической эволюции префиксов использовать понятие динамической модели. Динамические семантические модели русских глагольных приставок, построенные нами, позволяют выявить связи разных префиксальных значений, пути развития одного из значений на базе другого и построить типологическую систему регулярных зависимомтей между разными словообразовательными значениями, что необходимо для раскрыитя общих закономерностей словообразовательной структуры языка и ее реализации.
5. Производный префиксальный глагол рассматривается нами как внутренняя синтагма, состоящая из двух структурных компонентов: производящей глагольной основы и словообразующего форманта — и соотносящаяся с двумя понятийными рядами одновременно: по семантике префикса и по семантике мотивирующего глагола. При таком подходе закономерно выделение всей совокупности мотивирующих непроизводных глаголов, которые составляют костяк приставочного глагольного словопроизводства, в качестве производящей базы, описание которой также строится преимущественно по семантическому принципу. Анализ производящей базы, который ведется на материале исходных беспрефиксных глаголов древнерусского языка с выявлением закономерностей последующего развития в более поздние исторические периоды, способствует определению основных движущих сил эволюции системы русских префиксальных глаголов.
6. Основные тенденции развития русской глагольной префиксации определяются: а) численным ростом производящей базы и качественными изменениями в ее составе; б) формированием семантической структуры мотивирующих глаголов и развитием сочетаемости на уровне лексико-семантических вариантов; в) способностью многих производящих глаголов, утрачивая сочетаемость с одними значениями приставки, взаимодействовать с ней в других ее значениях (например, утрата результативного и одновременное формирование ограничительного значения у глаголов с приставкой по); д) утратой свободной сочетаемости и появлением связанных основ.
7. Валентность структурных компонентов производного глагольного слова, то есть их смысловая заряженность, соотносится с их сочетаемостью, то есть реализацией этой заряженности в конкретных связях на каждом синхронном языковом срезе, как динамика процесса соотносится с его статикой [4].
Литература
1. Улуханов И. С. Состояние и перспективы изучения исторического словообразования русского языка // Исследования по историческому словообразованию М., 1994. С. 9.
2. См., например: Волохина Г. А., Попова З. Д. Русские глагольные приставки: семантическое устройство, системные отношения. Воронеж, 1993; Кронгауз М. А. Приставки и глаголы в русском языке: семантическая грамматика. М., 1998.
3. Дмитриева О. И. Формирование семантической структуры русского глагольного префикса по- // Активные процессы в языке и речи. Саратов: Изд-во СГУ, 1991; Дмитриева О. И. Формирование системы русских делимитативных глаголов // Предложение и слово: парадигматический, текстовый и коммуникативный аспекты: Межвузовский сборник науч. трудов. Саратов, 2000.
4. Дмитриева О. И. Сочетаемость и валентность словообразовательных компонентов префиксальных глаголов // Единицы языка и их функционирование: Межвузовский сборник науч. трудов. Вып. 4. Саратов: Изд-во СГУ, 1998.
 
Возвращаясь к «Заметкам…» Г. О. Винокура
Э. П. Кадькалова
Саратовский государственный университет им. Н. Г. Чернышевского
теория производности, мотивированность, членимость слов
Summary. In this work we offer the new interpretation of G. O. Vinokur’s derivative word concept. We try to show that such understanding has its scientific perspectives.
 
1. «Заметки по русскому словообразованию» Г. О. Винокура — одна из самых цитируемых работ русской лингвистической классики. Ее содержание и основные идеи кажутся уже настолько известными, что не вдруг решишься на очередное ее комментирование. Однако, с другой стороны, в каждом глубоком научном труде что-то всегда остается непрочитанным, особенно если автор опередил свое время. Так, вероятно, случилось и с «Заметками…» Г. О. Винокура. Знания, накопленные дериватологией в послевинокуровский период, позволяют (и заставляют) увидеть в «Заметках…» то, что еще недавно внимания не привлекало.
2. С именем Г. О. Винокура обычно связывают определение производного слова в качестве мотивированного, то есть способного быть истолкованным через слово мотивирующее. Сейчас уже ясно, что «работает» этот принцип чрезвычайно плохо (ср. хотя бы: сиять ‘излучать сияние’  сияние ‘отвлеченное существительное по глаголу сиять’), и это заставляет возвращаться к аргументам Г. О. Винокура. Анализ текста «Заметок…» под этим углом зрения убеждает в том, что Г. О. Винокур утверждал нечто иное. Он не отождествлял мотивированность вербального знака с определимостью слова мотивированного через слово мотивирующее и не провозглашал такую мотивированность отличительной чертой синхронной производности слов. К «образу» слов мотивированных ученый прибегал для того, чтобы подчеркнуть вторичный характер членимости (производности) основ на морфемы, ее заданность природой наименования. Речь, в сущности, шла о неделимом двуединстве ономасиологического и структурно-семантического взгляда на слово, где «не вполне условные, мотивированные обозначения предметов действительности» всегда эксплицируются «в отношениях между значащими звуковыми комплексами, обнаруживающимися в самой структуре этого рода слов». Логическим следствием этого подхода (ср. винокуровские «Вот почему…», которые, к сожалению при цитировании обычно опускают) стал вывод об определимости лексического значения мотивированного слова через первичный элемент его структуры («первичную основу»), то есть через корень (!) или практически — через какое-то из слов с этим же корнем (ср. иное содержание понятия словообразовательная мотивированность в академических грамматиках 1970 и 1980).
3. Определение мотивированного слова как такового, в котором «известная сторона отношений, существующих у данного предмета мысли, находит свое выражение в тех отношениях, которые существуют внутри самого слова», — это фундаментальное положение ви-
нокуровской теории мотивированных (производных) слов. Из него логически вытекают другие положения, сформулированные и несфомулированные в тексте «Заметок…».
3.1. Производное слово, по Винокуру, — это слово с «производной» основой, обязательно членимой на две асимметричные части — корень и аффикс (аффиксы).
3.2. Вопрос о членимости основы на значимые части решается в «пробах» на реальность корня — его повторяемость в лексических парадигмах (рама, подрамник, обрамление и т. д.) — «в наличной языковой традиции».
3.3. Не составляют в этом смысле исключения и слова со связанными корнями, так как реальность связанного корня тоже находит себе подтверждение в «наличной языковой традиции» (обуть — разуть и под.) и, следовательно, слова такого рода тоже должны быть охарактеризованы как «не вполне условные, мотивированные обозначения предметов действительности».
3.4. Регулярность корня при наличии в основе части, запредельной корню, — это самодостаточный признак членимости основы, вполне обеспечивающей значимость тех отношений, которые складываются внутри такого рода слов. «Никакой аффикс сам по себе не имеет значения в том смысле, в каком мы говорим о значении основ. Он обладает значением только в той мере, в какой он изменяет значение первичной основы в значение производной основы, вносит в значение первой ту или иную модификацию».
3.5. По этой же причине в неясных случаях вопрос о границе между корневой и аффиксальной частью производной основы важен вовсе не всегда, а лишь тогда, когда неясный «элемент, которым осложняется суффикс, в других случаях способен обладать самостоятельной функцией» (домовничать, пиршествовать, разбойничать и под.). При этом «каждый отдельный случай, в котором может быть заподозрен вариант суффикса, требует индивидуального анализа», выходящего, в частности, и на поиск ближайшего мотивирующего (производящего) слова. Понятно, что основы лексических омонимов (по мнению Г. О. Винокура, только омонимов!) могут в таких случаях получить разные членения на составляющие части.
4. Думается, что сказанное отражает основной стержень винокуровской концепции производного слова.
В ней нет места отождествлению слова производного и слова, определяемого через производящее слово (хотя в частных случаях и такая зависимость не исключается).
В ней нет места и альтернативам «производная осно-
ва — производноле слово» и «производная основа — членимая основа». Главное в ней — утверждение сложного характера взаимонапрвленной зависимости «мотивированный знак  расчлененная структура основы» — первичного и вторичного признаков производного слова. С концепцией Г. О. Винокура можно соглашаться и не соглашаться (дискуссии этого плана общеизвестны), но, понятая таким образом, она способна многое уточнить в современном научном поиске.
Литература
Винокур Г. О. Заметки по русскому словообразованию // Винокур Г. О. Избранные работы по русскому языку.  М., 1959. С. 419–442.
 
Типы словопроизводства и критерии выделения гиперлексемы
Г. О. Каримова
Кокшетауский технический институт, Казахстан
гиперлексема, синтаксическая деривация, лексическая деривация, мутация, модификация
Summary. The report describes correlation between the types of derivation and principles of formation of hyperlexem.
 
1. Лексическая подсистема языка представляет собой сложную иерархическую организацию, формируемую оппозициями различных единиц. К числу таких общепринятых единиц лексического состава языка, как словоформа или лексема, можно присоединить еще одну — гиперлексему. «Восхождение к гиперлексеме знаменует завершение логики движения от грамматических вариантов лексической единицы к ее “чистому” инвариантному виду, собственно лексическому и по содержанию, и по форме» [1].
В гиперлексеме отождествляются дериваты, принадлежащие к таким относительно регулярным структурно-семантическим моделям, в которых применение той или иной формальной операции к производящему слову сопровождается предсказуемым (имеющим аналоги) семантическим сдвигом в одном из лексических значений полученной производной единицы. Исходным пунктом установления границ гиперлексемы является наличие регулярных формально-семантических соответствий в языке.
Возможность описания лексики русского языка как системы регулярных формально-семантических парадигм — гиперлексем — является в первую очередь следствием универсального проявления деривационных и ономасиологических закономерностей в языке.
2. Вопрос о критериях формирования гиперлексемы тесно связан с некоторыми основными понятиями дериватологии, используемыми при анализе семантических процессов словообразования.
При характеристике семантических преобразований в производном слове по сравнению с его производящим в акте словообразования мы различаем такие типы словопроизводства, как синтаксическая деривация и модификационная и мутационная разновидности лексической деривации.
Синтаксическая деривация направлена на изменение первичной синтаксической функции исходного слова, добавление категориальных компонентов к его исходному лексическому значению. Синтаксические дериваты, в отличие от лексических, более однородны, системны и регулярны, легко предсказуемы и семантически, и морфологически. Высокая предсказуемость и регулярность синтаксических дериватов отмечается многими лингвистами.
Лексическая деривация в основном также направлена на «переобозначение», «переименование» исходных лексических сущностей. В зависимости от степени семантического преобразования лексического значения исходного слова лексическая деривация подразделяется на модификацию (добавление к лексическому значению исходного слова лексико — категориальных и лексико-стилистических компонентов) и мутацию (возникновение производного с совершенно новым лексическим значением).
Модификационная лексическая деривация характеризуется единообразием и стандартностью. Системный анализ модификационных лексических дериватов показывает, что во многих случаях значения их свободны от идиоматичности, а наблюдаемые в них семантические приращения носят регулярный характер. При модификации связи между единицами деривации могут выражать отношение элемента к множеству, признака к степени этого признака, действия к направлению этого действия в пространстве или его интенсивности и т. д., т. е. отличаются большей степенью предсказуемости, единообразием и стандартностью. Очевидно, потому, что модификация происходит в рамках одной части речи и заключается в уточнении, видоизменении каких-то отдельных лексико-грамматических характеристик слова, т. е. связана с преобразованием сигнификативных компонентов семантики исходной единицы.
Мутация же наблюдается как между словами разных частей речи, так и внутри одной части речи и связана с преобразованием и сигнификативных, и денотативных компонентов мотивирующей семантики, результаты которого весьма разнообразны и часто непредсказуемы. Именно эта разновидность лексической деривации составляет наименьшую долю всех лексических новообразований в языке [2]. Однако и среди мутационных лексических дериватов немало регулярных образований. Так, присоединение суффикса -ищ(е) / -лищ(е) к основе производящего глагола в таких парах слов, как вместить — вместилище («место, помещение, предназначенное для вмещения чего-либо»), жить — жилище («помещение, служащее для жилья»), обитать — обиталище («жилище, место поселения, пребывания»), хранить — хранилище («помещение для хранения чего-л.») и т. п. связано с регулярным появлением в значении производных лексических компонентов «место», «помещение». Значение производного житель — «лицо, проживающее где-л.» восходит к значению «находиться, иметь пребывание где-л.» производящего глагола жить и является достаточно регулярным образованием в ряду таких, как создать — создатель, испытать — испытатель, держать — держатель с общим значением «лицо, производящее действие, названное мотивирующим словом». К числу мутационных лексических дериватов с нерегулярной формально — семантической воспроизводимостью можно отнести производные типа времянка, живучка, забегаловка, синяк и т. п.
3. Итак, при формировании гиперлексемных группировок мы учитываем тип деривации производных лексем. По нашим наблюдениям, граница между членами разных гиперлексем проходит по линии, противопоставляющей синтаксическую деривацию, модификационную деривацию и мутационную лексическую деривацию с регулярными изменениями в плане выражения и в плане содержания, с одной стороны, и мутационную лексическую деривацию, не сопровождаемую регулярными изменениями в плане выражения и плане содержания, с другой.
Литература
Поликарпов А. А. Теоретические проблемы прикладной лексикологии // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1989. №  5. С. 64–74.
Поликарпов А. А. Циклические процессы в становлении лексической системы языка: моделирование и эксперимент: Автореф. докт. дисс. … филол. наук. М., 1998. С. 20.
 
 
Словообразовательная синхрония в новой лингвистической парадигме
Л. П. Катлинская
Московский педагогический государственный университет
Summary. The account characterizes main methodical concept of creating semantic word-building typology, which differs from traditional morpheme word-building. Typology, satisfying the tasks of description synchronous word-building facts and phenomena, is actual because of making a new linguistic paradigm.
 
1. Лингвистическая парадигма новейшего времени в качестве ведущего методологического основания включает понятие картины мира. Само понятие имеет общенаучный смысл по определению, однако еще в учении В. Гумбольдта о «внутренней форме» языка нашла отражение идея собственно языковой его трактовки.
В языкознании последних лет эта идея трансформировалась в постулат об особой языковой картине мира (ЯКМ), который в качестве понятия терминологического свойства занял свое место в лингвистической парадигме. Принцип современного методологического подхода к исследованию языка получил и соответствующую методическую интерпретацию. В общем виде существо обновленного метода сводится к необходимости различать универсальные и специфические черты исследуемого языка.
2. Нынешний стремительно обновляющийся мир породил такое универсальное (по крайней мере для развитых европейских языков) явление, как «неологический бум». Неутомимый движитель такого бума — насущные потребности языкового коллектива в означивании новых реальных и виртуальных сущностей. Ведущая роль в «обслуживании» номинативных потребностей общества, как известно, принадлежит словообразовательному уровню языковой системы.
3. В рамках новой лингвистической парадигмы на передний план естественно выходят задачи описания словообразовательной синхронии, а точнее, словообразовательной номинации. Понятно при этом, что отработанные традицией методы и приемы анализа и описания в синхронном словообразовании, в частности на материале русского языка, не могут быть автоматически перенесены на исследование «живых способов создания новых слов» (по Щербе). Актуальная задача момента — построение новой, собственно семантической, словообразовательной типологии, которая должна отвечать по крайней мере двум требованиям: а) она должна соответствовать практическим задачам описания словообразования с точки зрения порождающих свойств языковой системы в целом; б) она должна быть построена на семантических (а не формально-грамматических) основаниях, когда под семантикой понимается «все содержание, информация, передаваемые языком или какой-либо его единицей (словом, грамматической формой слова, словосочетанием, предложением)» [1].
4. В качестве основного методического приема построения семантической словообразовательной типологии предлагается принцип выделения разных подмножеств в множестве новообразований русского языка. Разные подмножества выделяются соответственно тому, что предписано называть новой номинации. Следуя концепции семиологической грамматики Ю. С. Степанова [2], выделяем два главных подмножества «Вещи» и «Люди». Первое из них представлено именами новых объектов вещной семантики, смысл которых раскрывается в пределах одно-однозначных отношений с денотатом понятия (аэробус, фазанарий, домофон, картингдром, снегоболотоход и т. п.). Второе подмножество включает в себя имена личной семантики, соответствующие разным словообразовательным образцам в системе русского словообразования. В отличие от вещных наименований, семантическая структура личных имен не отвечает условию одно-однозначного соответствия денотату понятия и может быть описана только через мотивационные связи первичных и вторичных смыслов. Эти связи характеризуются регулярностью
в системе языка в целом и отражают типовые отношения в языке, ср.: интернетчик, компьютерщик, ельцинец, фристайлист, ваучерист, ваучерник, пользователь и т. п.
5. Представленность в словарной таксономии единиц этих двух подмножеств квалифицируется как универсальная черта языка. К специфическим чертам относим средства и способы словопроизводства новаций по активным в данном языке образцам.
Литература
1. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. (статья «Семантика».)
2. См.: Степанов Ю. С. Имена. Предикаты. Предложения. М., 1981.
 
О некоторых направлениях изучения русского словообразования
в рамках коммуникативной грамматики высказывания и текста
Е. В. Клобуков
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова
грамматика коммуникативная, словообразование коммуникативное (функциональное), игра языковая
Summary. The paper addresses productive and receptive aspects of communicative word-formation in the context of Russian functional grammar.
 
Основные результаты изучения словообразовательной системы русского языка (см. соответствующий раздел академической «Русской грамматики» 1980, «Словообразовательный словарь русского языка» А. Н. Тихонова и другие обобщающие публикации) были получены в рамках системно-структурной научной парадигмы, определявшей развитие языкознания в последней трети ХХ столетия. Основные понятия теории словообразования (словообразовательная пара, способ словообразования, словообразовательный тип, модель, гнездо и т. п.) отражают соотношение дериватов в языковой системе, а не в речевой реализации этой системы. Значение исследований указанной направленности трудно переоценить: без полученных систематизированных данных, отражающих формально-смысловые связи лексем с учетом словников самых представительных словарей современного русского языка, невозможно дальнейшее изучение русского словообразования, соотносимое многими исследователями с установлением функционально-коммуникативной значимости словообразовательных явлений [Кубрякова 1988; 1998; Кубрякова и др., 29–31; Земская; Улуханов, 4 и др.].
В исследованиях коммуникативно-функциональной направленности (например, в «Коммуникативной грамматике русского языка» под ред. Г. А. Золотовой) отмечалась важная роль словообразовательного компонента в формировании плана содержания высказывания и текста. В то же время даже в наиболее успешных опытах моделирования реализации в высказывании и тексте основных семантических категорий словообразовательный фактор учитывается далеко не в полной мере [Кубрякова, Клобуков, 69]. Неразработанность проблем коммуникативного словообразования в современной науке не может не получить отражения и в содержании обучения будущих преподавателей русского языка как иностранного. Давно уже введены в программу специализации РКИ такие разделы, как «Функциональная фонетика и интонация», «Функциональная лексикология», «Функциональная морфология» и «Функциональный синтаксис», и в то же время отсутствует раздел «Функциональное словообразование», хотя важность данных словообразования для формирования языковой и речевой компетенции иностранных учащихся неоднократно отмечалась специалистами в области РКИ.
В докладе обсуждаются основные направления изучения русского коммуникативного словообразования. Они естественным образом соотносятся с разграничением двух взаимосвязанных, но в то же время четко противопоставленных друг другу видов коммуникативной грамматики: грамматики говорящего (пишущего) и грамматики слушающего (читающего).
В рамках грамматики говорящего (пишущего) актуальным является изучение деривационных потенций слова. В докладе рассматриваются следующие словообразовательные аспекты «продуктивной» грамматики.
1) «Коммуникативный фрагмент» в понимании Б. М. Гаспарова (т. е. не обязательно равный слову коммуникативно значимый фрагмент высказывания и текста) как производящая база при образовании «речевых» дериватов (Петр I  Петр-тогда-еще-не-первый).
2) Словообразовательная модель как порождающая система [Кубрярова 1998]. Различия в интерпретации характера производности одних и тех же дериватов с позиций системно-структурного и коммуникативного словообразования (безводный, довоенный и т. п.)
3) Система содержательных координат текста [Клобуков] и соотношение коммуникативных функций деривата на уровне высказывания и текста [Кубрякова 1988; Земская].
4) Языковая игра и коммуникативное словообразование. Активное использование «игровых» возможностей словообразовательной системы в современном политическом дискурсе (ГайДАр, ОВРаг).
С позиций грамматики слушающего (читающего) словообразовательные показатели слова, соотнесенные с релевантными текстовыми показателями, являются эффективным средством, позволяющих установить:
1) точное денотативное содержание деривата и характер производящей базы (ср. у Гоголя в «Мертвых душах»:  подручное «путешествие»  под руку);
2) характер коммуникативной тактики, реализуемой в данном фрагменте текста (ср. весьма частотные примеры использование уменьшительно-ласкательных дериватов в фатической функции, для выражения негативного отношения к адресату и т. п.).
Литература
Земская Е. С. Словообразование как деятельность. М., 1992.
Клобуков Е. В. Система содержательных координат русской функциональной морфологии // Научные доклады филологического факультета МГУ. Вып. 1. М., 1996.
Кубрякова Е. С. Типы языковых значений. Семантика производного слова. М., 1981.
Кубрякова Е. С. Актуальные проблемы изучения словообразовательных систем славянских языков // Научные доклады филологического факультета МГУ. Вып. 3. М., 1998.
Кубрякова Е. С., Клобуков Е. В. Теория функциональной грамматики (обзор) // Известия РАН. Сер. литературы и языка. 1998. № 5.
Кубрякова Е. С., Кукушкина О. В., Клобуков Е. В. Морфемика и морфонология. Словообразование // Русский язык и его история: Программы кафедры русского языка для студентов филологических факультетов государственных университетов.
М., 1997.
Улуханов И. С. Единицы словообразовательной системы русского языка и их лексическая реализация. М., 1996.
 
Словообразовательное гнездо как единица языкового сознания
Н. В. Крючкова
Саратовский государственный университет им. Н. Г. Чернышевского
стимул, реакция, ассоциативное гнездо, внутренний лексикон человека
Summary. This work examines the properties of the families of words composed by author using the data of Word Associations Dictionary of children (wich exists as an electronic data base). This analisis shows that the family of words may be considered as a unit of language conciousness and communication.
 
Исследования последнего времени указывают на актуальность словообразовательного гнезда как единицы языкового сознания и коммуникации, а не только как классификационной единицы лингвистики. Своеобразие словообразовательных гнезд во внутреннем лексиконе человека подтверждается материалами ассоциативных экспериментов. Анализ гнездовых словообразовательных реакций на стимулы-существительные в Ассоциативном словаре саратовских школьников (словарь существует в виде компьютерной базы данных) позволил выявить некоторые закономерности гнездования слов.
В пределах ассоциативной статьи возможны гнезда двух типов: гнезда однокоренных со стимулами слов и гнезда, состоящие из инокорневых по отношению к стимулу слов. При этом если гнездо стимула (однокорневые со стимулом реакции) может быть представлено очень небольшим набором слов, а иногда и вовсе отсутствовать, то инокорневые, тематические, ассоциативные гнезда в целом более обширны и фиксируются во всех без исключения ассоциативных статьях. Этот факт уже сам по себе свидетельствует о наличии неформальных мотивов пользования словообразовательными гнездами. Основным мотивом гнездовых реакций на стимул является стремление к детальному выражению лексико-семантичеких (семантико-парадигматических), ситуативно-тематических, оценочных — содержательных (концептуальных) связей заданного слова. Словообразовательное гнездо становится удобным, компактным средством осуществления этого намерения, функциональной единицей, обеспечивающей предречевую готовность говорящих.
Несловообразовательный характер основного мотива гнездовых реакций на стимул отражает основную (конечную) цель словообразовательных действий говорящего, но вовсе не отрицает влияния словообразовательных характеристик стимула на механизмы («технологию») достижения этой конечной цели. Наши наблюдения позволяют говорить о том, что словообразовательные характеристики стимула небезразличны для испытуемых и отражаются на характере ассоциативного реагирования. В этом отношении значимым оказалось деление стимулов на производные и непроизводные. Несмотря на общие мотивы гнездования слов в реакциях на производные и непроизводные стимулы (мы их уже охарактеризовали как не словообразовательные, а концептуальные), ассоциативные статьи на стимулы этих двух типов имеют и собственно словообразовательные различия. Они состоят в том, что в реагирование на производные стимулы всегда в большей или меньшей степени включены реакции на словообразовательный тип стимула (возможно, только на важнейший элемент СТ — его словообразовательное значение). В результате количество лексических единиц в ассоциативных гнездах на производные стимулы оказывается бoльшим в сравнении с их количеством в ассоциативных гнездах на непроизводные стимулы.
Ассоциативные словообразовательные гнезда, имеющие общий структурный или функциональный признак, нередко характеризуются и типовым строением. Так, большинство ассоциативных гнезд, содержащих глагольные реакции, обязательно включают корреляции «глагол  отвлеченное существительное» (играть  игра, молчать  молчание), которые иногда могут быть представлены в усеченном виде (опускается производящий глагол). Такие корреляции являются чаще всего единственными компонентами ассоциативного гнезда.
Большой структурной однородностью характеризуются также ассоциативные словообразовательные гнезда, выполняющие оценочную функцию (включающие оценочные реакции). Типовая структура такого ассоциативного гнезда — прилагательное, существительное и наречие, связанные мотивационными отношениями. Названные три элемента ассоциативного гнезда могут быть компонентами словообразовательной цепочки типа интерес  интересный  интересно или словообразовательной парадигмы типа яркий  яркость   ярко.
В ассоциациях могут эксплицироваться все три элемента, или один из элементов может быть опущен. Таким образом, ассоциативные словообразовательные гнезда, имеющие общий структурный или функциональный признак, организованы в соответствии с их функциональной нагрузкой и регулярными (активными) словообразовательными мотивациями.
Существенно, на наш взгляд то, что результаты нашего исследования согласуются с выводами Б. Ю. Нормана, сделанными на текстовом материале: «объединения лексем по типу словообразовательных гнезд является психической реальностью»; «мы получаем парадигматическую связь между однокоренными, которая легко может развернуться в синтагматическую» [1].
Построение и анализ ассоциативных словообразовательных гнезд, наряду с изучением их текстового функционирования, является важнейшим инструментом выявления специфики лексических связей в сознании носителей языка.
Литература
1. Норман Б. Ю. Грамматика говорящего. СПб., 1994. С. 46–47.
 
Специфика внутрисловных удвоений в русском языке
О. Ю. Крючкова
Саратовский государственный университет им. Н. Г. Чернышевского
редупликация, внутрисловное удвоение, универсалия, типологическое своеобразие
Summary. The phenomenon of reduplication has its sctuctural, semantic and functional specificities in the languages of different types. We examine the properties of this universal category in the inflexional languages.
 
Прием внутрисловного удвоения (редупликация) принадлежит к числу деривационных универсалий. Как способ слово- и / или формообразования редупликация с большей или меньшей активностью используется многими, если не всеми, языками, различными с генетической и структурной точек зрения. Наряду с универсальными структурными и семантическими проявлениями редупликации разные языки характеризуются своеобразной интерпретацией общих, инвариантных структурных типов внутрисловного удвоения и общей, инвариантной семантики. Структурно-семантическое и функциональное своеобразие редупликации определяется типологическими особенностями языков. Языки с преобладанием фузии и языки с преобладанием агглютинации, языки с наличием или отсутствием синтаксически характеризованных словоформ (изолирующие и неизолирующие языки) обнаруживают тяготение к тем или иным структурно-семантическим разновидностям редупликации, используют этот прием для обеспечения тех или иных языковых функций.
Специфика внутрисловных удвоений в русском языке выявляется на структурном, семантическом и функциональном уровнях.
Основной разновидностью русской редупликации являются модели аффиксального удвоения — удвоения словообразовательных суффиксов и префиксов типа полян-к-а — полян-оч-к-а, лег-оньк-о — лег-онеч-к-о,
при-забыть — по-при-забыть и под., тогда как в языках с агглютинацией абсолютно преобладают слоговые и словные удвоения. Слоговые и словные удвоения типа гагара, ку-ку и типа большой-большой находятся на периферии словообразовательного поля русской редупликации. Слоговая редупликация в русском языке письменной эпохи — это не способ образования слов, а только способ фонетической организации ограниченного круга лексем. Слова русского языка со слоговым и корневым удвоением относятся к древнейшему лексическому слою и являются в основном словами междометного и звукоподражательного характера. Живые, продуктивные модели слогового и корневого удвоения в русском языке письменного периода отсутствуют. Словные удвоения представляют собой предельные случаи редупликации и выступают на современном этапе развития русского языка как своеобразные синтактико-словообразовательные единицы, формы слитно-раздельного существования слова. Будучи принадлежностью прежде всего разговорной речи, словные удвоения существуют как особые текстовые слова, не претендуя в большинстве случаев на статус словарных единиц. Словные удвоения явились следствием характерного для разговорной речи взаимодействия словообразования и синтаксиса, выражающегося в размытости границ между словом и словосочетанием и порождающего своеобразные синтактико-словообразовательные единицы.
Специфика русской редупликации состоит не только в характере ее базовых единиц (в преимущественном использовании в этом качестве словообразовательных аффиксов), но и в общей ориентации редупликационных процессов на план содержания «задействованных» в этой операции языковых единиц при необязательном тождестве их плана выражения. Языки иной типологии, применяющие по преимуществу слоговые и корневые удвоения, активно оперируют при редупликационной деривации элементами плана выражения языкового знака, сохраняя в той или иной мере тождество звуковой оболочки редупликанта и редупликатора. Именно это и подчеркнуто в большинстве определений редупликации, выведенных из понимания этого приема как операции, базовыми единицами которой являются слог или корень. Опора русского внутрисловного удвоения на план содержания имеет своим следствием широкое распространение в русском языке синонимической
редупликации словообразовательных аффиксов типа изб-ушеч-к-а ( изб-ушк-а), разг. вулканиза-тор-щик
( вулканиза-тор), по-за-бросить ( за-бросить), диал. ель-нич-ник ( ель-ник) устар. бег-ун-ец ( бег-ун),
груз-ин-ец ( груз-ин), дешев-изн-ость ( дешев-изн-а), вос-про-славить ( про-славить), др.-русск. льв-ич-ищ-ь ( льв-ич-ь), съ-по-стигнути ( по-стигнути), невhр-ств-ие ( невhр-ств-о), ст.-русск. зри-тель-ник-ъ
( зри-тел-ь), неист-ов-ьн-ый ( неист-ов-ый).
Продуктивность синонимических аффиксальных удвоений соответсвует общей типологической особенности морфемного строения русского слова, заключающейся в значительном развитии разных типов морфемной изосемии, вплоть до полного совпадения морфемных значений в пределах слова. Повторная синонимическая аффиксация в структуре русского слова связана также с фузионными свойствами русских словообразовательных аффиксов, характеризующихся, в частности, многозначностью, семантическим синкретизмом, регулярной деэтимологизацией.
В современном русском литературном языке большинство производных с аффиксальной редупликацией обладает общей для них номинативной спецификой: такие производные являются средствами обогащения ономасиологической категории признаковости независимо от того, в пределах какой части речи реализуется та или иная редупликационная модель. История русского языка демонстрирует постепенную концентрацию редупликационных моделей в сфере выражения признаковой семантики. На протяжении исторического развития русского языка неуклонно увеличивается продуктивность моделей удвоения в сфере деминутивно-оценочной и акционсартной семантики. В современных изолирующих и агглютинативных языках редупликация широко используется как для передачи признаковых, так и для передачи разнообразных предметных значений.
В русском языке на протяжении всего его исторического развития основной функцией редупликации является функция выражения словобразовательных значений. Редко появляющиеся на разных этапах языковой эволюции удвоения граммем неизменно приобретают стилистические функции. В изолирующих и агглютинативных языках редупликация служит средством выражения как словообразовательных, так и грамматических значений.
Структурно-семантическая и функциональная специфика русских внутрисловных удвоений обусловлена типом морфемной структуры слова (фузионный тип аффиксации, структурно-семантическая избыточность словоформ) и характером синтаксического функционирования словоформ (синтаксическая несамостоятельность корней-основ, выражение категориальных значений средствами морфологии) в языке флективного строя.
 
Теоретические проблемы русского словообразования
(транспозиция в концептуализации и категоризации мира)
Е. С. Кубрякова
Институт языкознания РАН
словообразование, транспозиция, концептуализация, категоризация мира, концепт, субкатегоризация, абстрактные понятия,
 типы манипуляций
Summary. The report explains mechanisms and reasons of transpositional processes in Russian word-formation. From the cognitive point of view they are considered to demonstrate some special sort of metonymy that results in a conceptual integration of two mental spaces, the blending of which gives rise to most abstract notions in the Russian language.
 
1. Хотя словообразование в русском языке можно считать описанным достаточно полно, появление в лингвистике новых парадигм научного знания приводит обычно к выделению «новых реальностей языка» или же к возможности увидеть известные явления в новом свете, а главное, объяснить эти явления. Сказанное в полной мере относится и к транспозиции, занимающей огромное место в словообразовательных процессах русского языка, но еще не рассмотренной по ее роли в концептуализации и категоризации мира и по ее значимости для познавательных процессов.
2. Взаимодействующие и взаимосвязанные, процессы концептуализации и категоризации представляют собой различные по своей ориентации процессы: концептуализация ориентирована прежде всего на членение потока информации и порождение новых смыслов, отражающих его осмысление. Категоризация же направлена скорее на распределение полученной информации и ее подведение под уже существующие рубрики членения или же на установление новых, но уже на основе объединения концептов в более сложные группировки на более высоких уровнях иерархии. С указанной точки зрения мы и рассмотрим как саму транспозицию, так и ее отдельные типы.
3. В терминах когнитивной лингвистики акту транспозиции в целом должно быть дано следующее объяснение: в ней оказываются задействованными два разных ментальных пространства (донора и реципиента), сплав и частичное слияние которых (blending) порождают новое, характеризующееся особым новым смыслом (концептом). Из реципиентного пространства заимствуются категориальные смыслы, необходимые для подведения обозначаемого под определенную рубрику (часть речи), из донорского — смыслы, необходимые для конкретизации места обозначаемого в реципиентном пространстве. Указанные заимствованные знания, интегрируясь, должны далее служить активизации всей совокупности знаний об обозначаемом в процессе семантического вывода: в интерпретации производного слова должны, соответственно, участвовать правила инференции.
4. Механизм транспозиции должен быть рассмотрен как метонимический — он происходит по типу pars pro toto, поскольку новая создаваемая величина и новая целостная сущность (toto) характеризуется по ее части (pars), а сам концепт возникает в акте создания композиционной семантики.
5. Переводя поставленную проблему в более конкретную плоскость, мы должны рассмотреть теперь по отдельности разные типы транспозиции и особенности деадъективных и девербальных существительных (доброта, длина, творчество и т. п.), деадъективных и десубстантивных глаголов (удлинить, асфальтировать, ссорить) и, наконец, десубстантивных и девербальных  прилагательных (осенний, разговорчивый и пр.), делая акцент в их анализе на формируемых в актах транспозиции структурах знания и их дальнейшем месте в языковой картине мира русского языка.
6. Транспозицией в класс существительных достигается не только появление нового обозначения, построенного по его связи с каким-либо динамическим или статическим признаком, но пополнение существующей концептуальной системы за счет еще одного нового концепта: именно существительные служат как обозначению предметов, лиц и мест, так и обозначению абстрактных понятий. Положения о синтаксических дериватах должны быть в корне пересмотрены из-за способности отглагольного и деадъективного имени формировать гораздо более сложные структуры знаний, чем у их доноров (концептуально движение сложнее, чем двигать, доброта — нежели добрый, длина — нежели длинный и т. п.).
7. Транспозицией в класс прилагательных достигается иное: появление новых признаков, осмысленных и названных по их связи определенными объектами или действиями, не просто множит число фиксируемых языком атрибутов, но и знаменует собой углубляющийся и усложняющийся все время процесс субкатегоризации существующих рубрик прилагательных и означает возможности более детального и точного описания объектов мира.
8. Аналогичное заключение можно было бы вынести и о транспозиции в класс глаголов, однако здесь следует обратить особое внимание на тот факт, что созданием новых глаголов достигается также еще одна цель: транспонированные глаголы отражают специальные и прагматически релевантные типы манипуляций с объектами и их признаками, возникающими на новых ступенях познания (ср.: удлинить, расчехлить, состыковать и т. п.). Глаголы этого типа характеризуются сложной когнитивной структурой и отличаются значительной степенью семантической компрессии.
9. Наблюдения за разными типами транспозиции показывают, что вопреки мнению многих зарубежных когнитологов абстрактная лексика рождается не только в процессе действия метафоры, но и благодаря действию метонимии, а также — что особенно важно — абстрактная лексика создается в процессах словообразования номинально, т. е. благодаря формированию интегральных признаков нового понятия, что достигается первоначально за счет объединения заимствуемых концептов в единую пропозицию и ее дальнейшей объективации (с помощью правил словообразования) в производное слово.
10. Происходящая в актах транспозиции смысловая интеграция вызывается усложнением познавательных процессов и является, в свою очередь, отражением подобного усложнения, сказывающегося прежде всего в том, что объекты, признаки и действия осмысляются не сами по себе, в их отдельности, но, напротив, в их тесной связи друг с другом, реляционно. Пониманию таких связей в мире и служит в конечном счете транспозиция.
 
Русский язык на Украине: киевское городское просторечие конца XX столетия
Л. А. Кудрявцева
Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко, Украина
язык города, структура просторечия, специальный сленг, общий сленг, взаимодействие общелитературного языка и общего сленга,
развитие русского языка
 
1. Функционирование русского языка на Украине на рубеже веков в общих чертах характеризуется сильным воздействием формирующихся функциональных стилей украинского языка, вытеснением русской речи из официально-деловой, научной, образовательной и в определенной степени из публицистической, литературно-художественной, культурной и др. сфер общения. Устная городская неофициальная коммуникация — это, пожалуй, единственная языковая среда, которую упомянутые изменения затронули в наименьшей степени. Однако и здесь обнаруживаются тенденции, вызывающие озабоченность исследователей, и в первую очередь — это повсеместная и широкомасштабная жаргонизация языка города, расширение границ просторечия за счет устно-разговорной речи, находящейся в рамках общелитературной нормы.
2. Актуализация проблемы городского просторечия обусловлена не только указанными тенденциями регионального характера, но и общим характером развития русского и других языков не современном этапе. В этом контексте представляется чрезвычайно важным уточнить статус и границы городского просторечия, определить его составляющие.
Принято считать, что просторечие базируется преимущественно на понятиях нелитературности, необразованности (малообразованности) и диалектности. Из этих трех базовых понятий просторечия безусловным сегодня выступает лишь первое — внелитературность, противопоставленность общепринятым и узаконенным языковым нормам. Что же касается остальных, то материалы полевых исследований, которые проводятся в последние 8 лет студентами Киевского национального университета имени Тараса Шевченко под руководством автора, показывают, что диалектная основа просторечия не обновляется и, можно сказать, исчерпала себя, а фактор необразованности не играет в современных условиях существенной роли. Наблюдения живой речи в конкретных коммуникативных ситуациях г. Киева (транспорт, рынок, магазин и др.) дают основания к более широкому пониманию просторечия, которым по сути является все то, что не соответствует культурному языковому стандарту, эталонности, образцовости языка, а следовательно, и его общелитературности. Просторечие может рассматриваться как составная часть языка современного города, а различные виды сленгов — как составная часть просторечия.
3. В киевском городском просторечии можно выделить несколько условных групп. Условных по той причине, что описываемый материал обладает сверхдинамичностью, подвижностью языкового состава, перетеканием из одной сферы использования в другую, а также тем, что общие лингвистические характеристики проявляются в тех или иных подгруппах в большей или в меньшей степени.
I группа — экспрессивное просторечие, основная функция входящих в нее подсистем, как следует из назва-
ния, — эмоционально-экспрессивная. В состав этой группы входят: 1) различные корпоративные (групповые) сленги; 2) «низкие коллоквиализмы», слова, определяемые стилистами как грубо фамильярные, просторечные (жрать, морда, сволочь, скотина и под.) и 3) вульгаризмы — нецензурные слова и выражения, так называемая табуированная лексика; часто вместо вульгаризмов употребляют их синонимы — эвфемизмы (блин, долбанный, звездец, твою мать и под.), которые как и вульгаризмы являются словами-интенсификаторами, усилительными элементами, придающими грубо оскорбительный колорит эмоционально окрашенной экспрессивной речи.
Наиболее разнообразно в группе экспрессивного просторечия представлены уже названные корпоративные языки и среди них следует выделить по масштабу, значимости и влиянию на общеязыковую ситуацию в Киеве молодежный сленг, языковая база которого чрезвычайно разнообразна: это и язык хиппи (герла, крезануться, шузы), и сленг наркоманов (обкумариться, нюхач, компот), и уголовный жаргон (мусор, ксива, котлы), и сленг музыкантов (лабух, лажать, клевый), и собственно молодежные сленгизмы (папик, плесень, шнурки).
Среди корпоративных киевских сленгов могут быть названы фанатский сленг (гроб, махач, пердь), сленг хиппи, или системный сленг (аскать, аршин, бездник), сленг рокеров (кузяво, лепень, шлёпор), сленг байкеров (ишак, козлить, макака), сленг неонацистов («брито-головых») или сленг скин-хедов (бомбер, гриндернуть, коловрат).
II группа — социально детерминированное просторечие, к которым относим в первую очередь арго деклассированных элементов (уголовный жаргон, «блатная музыка», феня) — в наибольшей мере собранный и описанный в лингвистической литературе языковой материал: это такие слова, как шестерка, бригадир, качок, ментура, кидала.
К этой группе могут быть условно отнесены различные профессиональные жаргоны — устная неофициальная речь специалистов в той или иной сфере деятельности. Современную языковую ситуацию г. Киева характеризуют наиболее развивающиеся бизнес-сленг (накрутка, ручник, шопник) и компьютерный сленг (клава, мыло, чайник).
В нашей картотеке представлены: сленг дирижеров (гудошник, повесить звук, фортить), сленг звукооператоров (калоши, минусовка, орало), сленг сотрудников скорой помощи (гармошка, давка, динамит), сленг прессы (дурилка, заказуха, чердак), сленг ди-джеев радио (валенки, сопли, хвост) и др.
К группе социально детерминированного просторечия мы относим и просторечие в его узком понима-
нии — отступление от языковой нормы в речи малообразованных людей (тудою, сюдою, тубаретка). Расширение группы собственно просторечия на Украине происходит (и будет происходить по нарастающей) за счет вкрапления украинизмов в устную русскую речь (подсолнух, полюблять и под.).
Особое место в системе городского просторечия и особую значимость в развитии русского литературного языка конца XX — начала XXI ст. приобретает так называемый общий сленг (ОС). В отличие от специального сленга (корпоративного, профессионального сленга и уголовного жаргона) общий сленг (в терминологии Л. И. Скворцова — «интержаргон»), не ограниченный ни социальными, ни групповыми, ни возрастными, ни профессиональными рамками, в наибольшей степени влияет на языковую картину современного Киева. ОС — это своеобразная корзина, которая наполняется элементами различных социалектов, откуда они, распространяясь в устной речи всех слоев населения, попадают в язык средств массовой информации (газета, радио, телевидение) и, функционируя в одних текстах с литературной лексикой, претендуют на получение статуса общелитературности. Элементы общего сленга (бабки, баксы, балдеть, балдеж, блатняк, блин, крутой, крыша, кукла, разборка, свалить, тусовка, уколоться, феня, фиг, халява, халявщик и др.) уже зафиксированы академическими нормативными толковыми словарями, что свидетельствует прежде всего о том, что данные единицы языка являются сегодня общеизвестными и широко распространенными и что общий сленг выступает сегодня потенциальным источником пополнения словарного состава общелитературного языка. Об этом свидетельствуют и наблюдения над живой речью киевлян, исследование которой, безусловно, следует углублять и расширять, чтобы получить наиболее адекватное представление о языковой ситуации в городе на рубеже веков и спрогнозировать основные тенденции языкового развития в XXI столетии.
 
О взаимосвязи факторов словообразовательной активности
(на материале непроизводных антонимов в разных частях речи)
О. И. Лыткина
Московский государственный открытый педагогический университет им. М. А. Шолохова
словообразовательная активность, словообразовательная парадигма, полисемантичность, частота словоупотребления, норма, оценка
Summary. The repot is dedicated to problem of word-forming aktivity of word. The research is based on word-forming paradigms of antonyms in 3 parts of speech: Nouns, Adjectives, Verbs.
 
Для современной лингвистики актуальна проблема закономерностей словообразовательной активности, изучаемая через комплексные единицы словообразования, к числу которых относится словообразовательная парадигма (СП). Под СП мы понимаем «комплекс словообразовательных категорий, непосредственно конституируемых на базе производящих определенного класса (части речи, семантической группы и т. д.)» [1].
Изучение СП непроизводных антонимов в трех частях речи — существительных, прилагательных, глаголов — позволило рассмотреть ряд факторов, влияющих на словообразовательную активность, которые часто выступают совместно, взаимодействуют друг с другом.
В научной литературе отмечается, что непроизводные слова обладают высокой словообразовательной активностью и, как правило, способны иметь больше лексико-семантических вариантов (ЛСВ), чем производные. Как показывает материал, полисемантичность исходного слова оказывает немалое влияние на объем СП, так как каждый ЛСВ может стать производящей базой: весна (2 ЛСВ, СП=10) — осень (1 ЛСВ, СП=5); ясный
(6 ЛСВ, СП=22) — пасмурный (2 ЛСВ, СП=4); строить (9 ЛСВ, СП=114) — ломать (7 ЛСВ, СП=46) и т. д.
Полисемантичность слова непосредственно связана с частотой словоупотребления (Ч): обычно высокая Ч наблюдается у слов с большим количеством ЛСВ. Например: аромат (2 ЛСВ, Ч=10, СП=6) — вонь (1 ЛСВ, Ч=2, СП=4), верх (9 ЛСВ, Ч=42, СП=32) — низ (7 ЛСВ, Ч=15, СП=15); близкий (5 ЛСВ, Ч=215, СП=15) — далекий (4 ЛСВ, Ч=107, СП=13), ясный (6 ЛСВ, Ч=107, СП=22) — пасмурный (2 ЛСВ, Ч=5 СП=4); дать (4 ЛСВ, Ч=935, СП=40) — лишить (1 ЛСВ, Ч=47, СП=5), любить (4 ЛСВ, Ч=639, СП=110) — ненавидеть (1 ЛСВ, Ч=36, СП=4) и т. д.
Непроизводность связана также с длинной слова (количеством слогов). Установлено, что длина слова, превышающая 4 слога, является препятствием для образования новых слов (длина непроизводных слов, как правило, не более 4 слогов).
Как правило, слова, означающие важные для жизнедеятельности и безопасности человека и коллектива предметы и явления, характеризуются высокой Ч, большим количеством ЛСВ, а следовательно, более объемной СП: день (4 ЛСВ, Ч=1345, СП=40) — ночь (1 ЛСВ, Ч=486, СП=20), мир (4 ЛСВ, Ч=1038, СП=9) — война
(2 ЛСВ, Ч=825, СП=4); разный (3 ЛСВ, Ч=341, СП=91) — одинаковый (1 ЛСВ, Ч=51, СП=3); дать (4 ЛСВ, Ч=935, СП=40) — лишить (1 ЛСВ, Ч=47, СП=5) и т. д.
Словообразовательная активность проявляет связь с такими явлениями, как оценка и норма. Особое внимание следует обратить на слова, содержащие в своем значении «намек» на отклонение от нормы (слова с негативной оценкой): зло (3 ЛСВ, Ч=76, СП=10) — благо
(2 ЛСВ, Ч=70, СП=5); скупой (3 ЛСВ, Ч=17, СП=10) — щедрый (3 ЛСВ, Ч=12, СП=9); ломать (7 ЛСВ, Ч=45, СП=46) — чинить (2 ЛСВ, Ч=17, СП=13) и др. Слова, содержащие «намек» на отклонение от нормы, могут быть и с позитивной оценкой: «идентификация хорошего с нормой производится не относительно действительного, а относительно идеального состояния мира. Поэтому хорошее, хотя и принимается за норматив, “ведет себя” по законам отклонения от нормы» [2]. Например: польза (3 ЛСВ, Ч=133, СП=9) — вред (1 ЛСВ, Ч=19, СП=6); красивый (3 ЛСВ, Ч=190, СП=11) — безобразный (2 ЛСВ, Ч=5, СП=9); любить (4 ЛСВ, Ч=639, СП=110) — ненавидеть (1 ЛСВ, Ч=36, СП=4) и др. Однако примеров, когда слова с позитивной оценкой имеют более объемную СП, больше.
Таким образом, во всех трех частях речи словообразовательная активность антонимов проявляет зависимость как от лингвистических, так и от экстралингвистических факторов, причем лингвистические факторы взаимосвязаны и взаимодействуют.
Литература
1. Манучарян Р. С. Словообразовательно-семантическая парадигма // Словообразование и формообразование: Сб. науч. тр. Моск. пед. ин-та им. М. Тореза. Вып. 164. М., 1979. С. 56.
2. Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт. М.: Наука, 1988. С. 235.
 
 
Особенности формирования и функционирования
деривационных ономасиологических категорий в современном русском языке
Дамян Митев
Шуменский университет им. епископа Константина Преславского, Болгария
словообразовательный, деривационные отношения, динамика, взаимодействие, номинация, ономасиологические категории
Summary. The author considers the formation of the onomaciological structure of derivative words and of the onomaciological categories as a dynamic polyaspectual process of derivational correlation and interaction of different linguistic units.
 
1. В современной лингвистике возрастает роль функционального подхода к описанию языковых явлений. Несмотря на существующие различия в его интерпретации и применении к конкретным фактам языка со стороны различных школ и направлений, можно принять, что сущность этого подхода заключается в выявлении тех обстоятельств (т. е. тех языковых и внеязыковых факторов и условий) функционирования и взаимодействия языковых единиц разных уровней, которые обусловливают порождение или выбор, воспроизведение единиц, способных к непосредственному участию в акте номинации или речевой коммуникации.
2. Наиболее близким к представлению об «активной грамматике» является описание словообразования на основе уже доказанного существования ономасиологических классов и категорий. Такой подход тем более необходим, что сама классификация ономасиологических единств нуждается в дальнейшем изучении, в установлении ее специфики, участков и степени взаимодействия с такими более универсальными двусторонними языковыми единствами, как семантические категории и функционально-семантические поля (А. В. Бондарко), или с выделяемыми в традиционной грамматике лексико-грамматическими и собственно грамматическими классами и категориями.
Словообразовательная номинация всегда связана с наличием феномена объективной действительности, которому следует найти, пользуясь словообразовательными возможностями языка, соответствующее обозначение. Таким образом, главная задача при изучении словообразования сводится к ответу на вопрос о том, какие именно феномены действительности способна обозначать производная лексика и какова специфика деривационных отношений при репрезентации явлений мира. С точки зрения системности языка решению такой задачи способствуют приемы, при которых обнаруживается способность языковых знаков (единиц) к типизации — как семантической (главным образом), так и формальной. Производное слово уже в процессе своего создания «должно быть отнесено к некоторому классу, категории, причем это отнесение совершается соответственно тому, как поняты онтологические свойства обозначаемого» [1]. Перспективная направленность деривационного акта требует изучения всех «типовых» условий порождения слов, всех видов отношений между соотносящимися и взаимодействующими элементами, приводящих к формированию производной номинативной единицы, характеризующейся определенными (с максимально возможным приближением предсказуемыми) свойствами.
3. Процесс называния динамичен в своей основе. Уже с самим номинационным заданием закладывается ведущий семантический признак производного слова, который в одних случаях сводится к обозначению только частеречной характеристики (менять — мена, простой — простота), в других на эту характеристику накладывается актуализированный признак той или иной семантической категории («предмет» + «лицо» + «процессуальный признак»: читать — читатель), в третьих номинационное пространство предметного, процессуального, признакового обозначения служит лишь семантическим фоном категориального семантического признака («женскость»: бегун — бегунья, «невзрослость»: слон — слоненок, «отрицание»: веселый — невеселый
и т. д.). Деривационно-ономасиологические отношения отражают не только иерархию категориальных признаков ([«предмет»] — «лицо» — «признак отношения к предмету» — «признак по месту»: Москва — москвич), но также возможное их взаимодействие друг с другом, различные виды связей (пересечение, включение, соположение) в пределах функционально-семантического поля («оценка»; «количество» — «степень интенсивности признака» — «неполнота признака» или «чрезмерность признака»; «ласкательность»: толстый — толстенький, толстый — толстоватый, толстый — толстенный, пугнуть — припугнуть, пугнуть — пугануть).
Категориальность семантики производных слов строится на способности семантической типизации деривационных отношений между производящими и производными (транспозиционные, мутационные, модификационные) и между исходными единицами деривационного процесса — производящими основами, аффиксами. Сложность производного слова как языкового знака заключается в том, что приобретая новые значение и форму, оно «наследует» и особым образом переломляет семантические свойства составляющих его компонентов. Носителем словообразовательного значения является вся ономасиологическая структура производного, в динамике формирования которой складываются его номинационные параметры — степень абстрактности и самостоятельности, характер связи с другими категориями, возможность выражения дополнительных смыслов (лексических, грамматических, стилистических, коннотативных).
4. Полноте описания ономасиологических свойств производных слов способствует изучение таких факторов деривационного акта, как:
— тип и характер семантики дериватора, а также (в связи с этим) функциональная специфика и семантические возможности способов словообразования (И. С. Улуханов, В. В. Лопатин, Е. С. Кубрякова и др.);
— парадигматические и синтагматические свойства производящих слов, взаимосвязь и взаимозависимость между ними, их роль при определении и реализации деривационных потенций тех или иных разрядов производящих слов (Е. А. Земская, А. Н. Тихонов, И. Г. Милославский, Л. П. Клобукова, Т. С. Яруллина и др.);
— валентностные свойства единиц (разряда единиц), входящих во взаимодействие при образовании производных слов;
— взаимодействие, степень функциональной связи, словообразовательных категорий с определенными морфологическими категориями, с категориями и типами структур синтаксического уровня (З. А. Харитончик, Е. С. Кубрякова, Е. Л. Гинзбург и др.);
— различные аспекты отношения деривационно-ономасиологических явлений к языковой картине мира (Ю. Н. Караулов, Н. Д. Арутюнова, Ю. Д. Апресян, А. А. Уфимцева, Е. С. Кубрякова, Т. И. Вендина и др.).
Литература
1. Кубрякова Е. С. Роль словообразования в формировании языковой картины мира // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. М., 1988. С. 156.
 
 
Комплексные деривационные структуры в отношении
к когнитивным структурам знания
А. В. Никитевич
Гродно, Беларусь
когнитивная обусловленность производных слов, комплексные деривационные структуры, словообразовательный тип,
фрагменты словообразовательного гнезда, несловообразовательное окружение, межуровневое взаимодействие
Summary. The problem of cognitive dependence of complex derivative structures in the system of the modern Russian language is raised in the report as well as the possibility to describe the above structures considering the interaction of units of different levels.
 
Важнейшей особенностью лингвистики конца XX века является признание когнитивной обусловленности основных лингвистических единиц и структур. Материализация тех или иных понятий с помощью языковых средств всегда есть определенное упорядочивание, систематизация, распределение по рубрикам, категоризация. Различные объединения родственных слов (словообразовательные цепочки, парадигмы, более сложные структуры, вплоть до словообразовательных гнезд и их фрагментов), безусловно, могут быть включены в поле рассмотрения с когнитивной точки зрения [1]. Однако это станет возможным лишь в том случае, если мы откажемся от традиционных принципов моделирования комплексных единиц системы словообразования, пересмотрим исходные позиции, послужившие базой для создания (в целях описания и систематизации) именно таких (а не иных) моделей, что в конечном счете и определило сложившиеся представления о системе словообразования русского языка. Ориентация только на слова, невнимание к их модельным соответствиям неоднословной структуры в границах тех же традиционно рассматриваемых категорий (словообразовательный тип, цепочка, парадигма) фактически привели к исключению из модели описания словообразовательной системы фактора межуровневого взаимодействия. Вместе с тем анализ не групп производных слов или системы словообразовательных типов, но принципов построения и развертывания комплексных деривационных фрагментов (блоков, полей) с учетом деривационных единиц бoльших, чем слово, аналитических аналогов производным словам, конструкций в деривационной функции единственного способа представления деривационной семантики, позволяет увидеть, что несловообразовательное окружение, продолжение словообразования многолико, многофокусно, что некоторые словарные дефиниции могут представлять собой не просто операции с концептами [2], но способ существования в языке того или иного концепта. Как блестяще доказал Дж. Лакофф, различные типы когнитивных связей могут лежать в основе расширения объема той или иной категории [3]. Изучение путей и способов фиксации структур знания (а деривационные структуры различной степени сложности, безусловно, относятся к таковым) убеждает нас в том, что словообразовательные типы, цепочки, парадигмы как модели собственно словообразовательной категоризации с жестко установленными для них границами в теории словообразования на самом деле лежат в основе семантически и формально более сложных группировок родственных единиц, границы которых не являются столь строгими и жесткими, скорее размытыми, и, самое главное, они объединяют единицы различной структуры. Анализ закономерностей взаимодействия подобных единиц смежных уровней, выявление когнитивно значимых оппозиций внутри данных категорий позволит лучше познать когнитивную сущность процессов де-
ривации.
Литература
1. Кубрякова Е. С. Теория номинации и когнитивная наука в понимании категоризации мира // Словообразование и номинативная деривация в славянских языках. Гродно, 1996. С. 11.
2. Степанов Ю. С. Слово: Из статьи для словаря концептов: Концептуарий русской культуры // Philologica. 1994. C. 11.
3. Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. М., 1988. С. 27.
 
Феномен суффикса -щик в истории русского словообразования
Г. А. Николаев
Казанский государственный университет
словообразование, стилистика, суффикс, тюркизм, русизм, хронология, языковая территория
Summary. The report deals with the problem of genesis of suffix -щик in the Russian language. The reasons are offered giving grounds for the version of Russian origin of this suffix; the questions of time and place of its emergence and of its stylistic stipulation are settlend.
 
Суффикс -щик является одним из загадочных формантов в истории русского словообразования. По мнению большинства исследователей, образования с суффиксом -ьщикъ явились результатом осложнения основ имен прилагательных на -ьск- субстантивным суффиксом  икъ, параллельно тому как имена на -ьникъ возникли в ходе осложнения имен прилагательных на -ьн- тем же суффиксом -икъ.
По другой версии, суффикс -щик является результатом оформления тюркского суффикса -cе- по образцу славянского суффикса -(ьн)икъ, продуктивного в древнерусский период в деривации наименований лиц мужского пола (В. Витковский, Ю. С. Азарх и др.). Обе версии имеют свою аргументацию. При этом в качестве аргументов выступают одни и те же факты, по-разному интерпретируемые с двух указанных позиций. Эти факты как раз и представляют собой нерешенные загадки суффикса -ьщикъ.
К таким загадкам относятся следующие эпизоды из истории имен на -ьщикъ. 1) Образования с суффиксом  ьщикъ довольно поздно появились в письменных памятниках (середина XIII века) по сравнению с однотиповыми образованиями на -ьникъ, известными во всех славянских языках по ранним письменным памятникам. 2) Имена на -ьщикъ имели четкую территориально-языковую ограниченность: они впервые появились в памятниках русского языка и в другие славянские языки (белорусский, украинский, болгарский) попали как заимствования из русского языка; но и в русской письменности они первоначально были распространены на территории только Московского княжества. 3) Образования на -ьщикъ имели яркую стилистическую маркированность — принадлежность к разговорной сфере русского языка (при стилистической нейтральности имен на -ьникъ). В то же время они почти не встречаются в новгородских берестяных грамотах, с наибольшей полнотой отразивших формы живого разговорного языка.
Сторонники тюркского происхождения суффикса  щик рассматривают вопрос о его генезисе в отрыве от анализа конкретных образований на -щик. Известно, что суффикс не может быть заимствован отдельно от слова: он приходит в язык вместе с заимствованными словами и выделяется в них в ходе их словообразовательного освоения. В таком случае первые имена на  щик в русском языке должны иметь тюркскую основу. Анализ же показывает, что все они образованы от русских основ. Первый тюркизм с суффиксом -щик отмечен в русских памятниках в середине XIV века (ямьщикъ, 1356 г.), т. е. столетие спустя после появления первого образования на -щик (даньщикъ, 1267 г.). Таким образом, версия о тюркском происхождении суффикса -щик в русском языке не имеет твердых языковых подтверждений.
Относительно позднее появление имен на -щик и их территориальная прикрепленность объясняются спецификой развития русского литературно-письменного языка, переходом его жанрово-стилистической парадигмы с двучленной оппозиции (книжное — некнижное) на трехчленный ряд (книжное — нейтральное — разговорное). В связи с этим в письменности, отражающей разговорное начало, возникла необходимость оформления двух центральных лексико-словообразовательных категорий — лица и действия. Средствами их оформления с середины XIII века, т. е. с того времени, когда активизировалось формирование этой «триады», стали суффиксы -щик и -ка. Эти словообразовательные форманты выполняли в данном случае те же функции, что и суффиксы -тель и -ние в книжном языке и суффиксы  ник и нулевой формант в формирующемся «среднем» стиле русского литературного языка.
Имея общеславянские предпосылки возникновения, имена на -щик появились тем не менее только в русском языке, так как именно в русском литературном языке жестко проявила себя отмеченная «триада». В то же время они имели и своеобразную диалектную прикрепленность, встречаясь чаще в памятниках Москвы и ее окрестностей. В дальнейшем под влиянием русского языка были активизированы потенции словообразовательных систем других славянских языков, в которых начнет функционировать модель имен на -ка, хотя эти имена не получили в этих языках ни такой продуктивности, ни тем более такой стилистической нагрузки, как их эквиваленты в русском языке. Модель имен с суффиксом -щик не будет активизирована в других славянских языках. Их лексический состав будет пополняться соответствующими субстантивами за счет заимствований из русского языка.
 
Русское производное слово
как когнитивная модель интерпретации явлений действительности
Е. В. Петрухина
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова
Summary. Word-formative models and derivatives formed according to these models both reflect and create an important block of meanings acting as significant coordinates in the language picture of the world. New derivatives may serve as a key to the intepretation and understanding of specific features of Russian speakers’ perception of contemporary facts.
 
1. Словообразовательные модели и образованные по этим моделям производные лексемы, с одной стороны, отражают, с другой — формируют коммуникативно значимые блоки смыслов, выступая важными координатами в языковой картине мира, реализуя деривационные возможности языка, национальные стереотипы номинации и коммуникативные потребности общества.
2. Новые производные слова, аккумулирующие определенные пласты языкового знания, могут служить «ключом» к интерпретации современных реалий и пониманию специфики их восприятия в данной лингвокультурной общности людей.
3. В последнее десятилетие в русском языке зафиксирован рост именных образований, часто при отсутствии соответствующих глаголов, обозначающих новые процессы в обществе: криминализация (власти), долларизация (экономики). Возникновение nomina actionis доказывает больший номинационный потенциал имени существительного по сравнению с глаголом. Интересно, что в классе nomina actionis усиливаются тенденции выражения аспектуальной семантики. В современной публицистике отмечено широкое употребление имен действия, условия их употребления свидетельствуют о такой интерпретации новых явлений в современном политическом дискурсе, в которой можно усмотреть продолжение традиций советского дискурса, в частности «обезличивание» обозначаемых процессов.
4. В активном образовании имен деятеля особое место занимают существительные с суффиксом -ник, называющие лицо по какому-нибудь периферийному признаку базовой пропозиции. В отличие от имен деятеля по производимому действию, сохраняющих многомерность семантики мотивирующего глагола и способных к развитию так называемых «приращенных» смыслов, такие имена называют лицо по одному единственному дифференциальному признаку, по которому различаются группы людей, ср.: льготник — ‘тот, кто пользуется теми или иными льготами’, бесплатники — ‘тот, кто получает что-то бесплатно (например, образование, медицинское обслуживание, завтраки в школе)’, бюджетник — ‘тот, кто получает зарплату из государственного бюджета’. В описательной номинации данные признаки остаются периферийными, положенные же в основу однословной производной номинации, они как бы «повышаются в ранге», нейтрализуя все другие признаки этого лица как деятеля. Такая номинация, сокращая и упрощая связанные с ней ассоциативные связи, выступает своеобразным «ярлыком» для той или иной группы людей и, как всякий ярлык, может обеднять роль и сущностные свойства называемого лица или группы лиц (ср. заголовок в «Учительской газете» от 31.10.2000 г.: «Не учителя мы, не педагоги, а бюджетники»).
5. Особого внимания заслуживает анализ использования деривационных средств и языковой игры в современном политическом дискурсе для выражения иронии, которая, выступая как реакция на негативные процессы в обществе, нередко выполняет не защитную, а разрушающую положительные идеалы психологическую функцию.
6. Лакуны в словообразовательной системе русского языка, а также межъязыковые лексические лакуны могут быть исследованы не только с точки зрения внутриситемных причин (см. работы И. С. Улуханова), но и с точки зрения коммуникативно-когнитивных причин. Не номинированные отдельной лексемой или словосочетанием концепты (выражаемые описательными номинациями) являются, по всей видимости, в данной лингвокультурной общности коммуникативно нерелевантными. Важной задачей современного русского словообразования мы считаем фиксацию заполнения таких ла-
кун в разговорной речи, языке современной публицистики и художественной литературы, а также объяснение причин и способов возникновения соответствующих номинаций.
 
 
Процесс узуализации новообразований: причины и условия
Л. И. Плотникова
Белгородский государственный университет
русский язык, новообразования, узуализация, социальные факторы языкового закрепления
Summary. Few neologisms become language facts. Social factors play a leading role in language attachment. A neologism may enter the language generally, but it must be socially reguired, have a high level of stability, semantic valency, functionally expedient and comply with language standards.
 
Проследить «судьбу» нового слова можно только в ретроспективном направлении, так как определить, стало ли новообразование социально необходимой единицей языка, вошло ли в активный запас лексики, утратив оттенок новизны, или так и осталось индивидуально-авторском образованием, закрепленным в определенном контексте, можно лишь по истечении определенного отрезка времени. Следовательно, объяснить факты перехода новых слов в активный запас можно только после довольно длительного наблюдения за их «судьбой».
При первой регистрации новообразования исследователь не имеет возможности точно определить, как отнесутся к новому слову носители языка, согласятся ли принять словарное новшество (и тогда оно займет свое место в словарном составе языка) или не примут его (в этом случае оно так и останется индивидуально-авторским образованием). Очевидно, что в первую очередь речь идет об узуализации новообразований, созданных по продуктивным моделям (потенциальных слов), окказиональные же слова в силу своей специфики, как правило, так и остаются в пределах одного контекста.
В истории языка есть примеры, когда общественная потребность в номинации обеспечивала быстрое вхождение новообразований в язык. Это, например, такие слова, как околоземный, прилуниться, реанимация, мелкотемье и др. Однако количество таких слов не велико. Анализ двух тысяч слов, представленных в банке русских неологизмов (см.: Новые слова и словари но-
вых слов / Под ред. Н. З. Котеловой. Л., 1983), показал, что лишь 139 из них вошли в толковый словарь рус-
ского языка («Толковый словарь русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой. 1997. 4-е изд., дополненное), что составляет около 8% от общего числа исследуемых слов.
Вошедшие в словарь слова в основном моносематичны. У отдельных слов отмечены 2 ЛСВ (атлетизм, аэрация, бич, бичевать и др.). Это свидетельствует о закреплении подобных слов в языке и развитии их значений.
Факт узуализации подтверждается также наличием у большинства анализируемых слов их производных, демонстрирующих ближайшие живые словообразовательные связи в системе языка. К производным словам, представленным в одной словарной статье с производящим, относятся:
1) названия лиц женского пола, образованные от названий лиц мужского пола;
2) имена прилагательные, образованные от существительных и обозначающие различные отношения, свойства, качества, например:
автопилот — автопилотный, акватория — акваториальный, акселерат — акселератка — акселератский, бармен — барменша — барменский, биатлонист — биатлонистка — биатлонистский и др.
У отдельных прилагательных появились производные — имена существительные со значением отвлеченного признака (с суффиксом -ость): бездумный — бездумность; бездуховный — бездуховность; безотходный — безотходность и др.
Указанные положения позволяют говорить о том, что факт узуализации отмеченных слов состоялся, они прижились в языке, вписались в его систему. Став буквально на наших глазах социально необходимыми единицами, они вошли в словарь, так как получили признание, потеряли ощущение необычности и новизны.
Исследуя факты узуализации, отдельные ученые предлагают обращать внимание на степень устойчивости, которая зависит от количества употреблений новообразования. Однако употребление слов в двух-трех контекстах, на наш взгляд, не дает возможности констатировать факт узуализации. Данный параметр, очевидно, можно лишь использовать как дополнительный.
Процесс узуализации новообразований может быть рассмотрен только в диахроническом аспекте. Лишь немногие инновации становятся социально необходимыми, основная же часть новообразований остается за пределами словарного состава языка. Узуализация нового слова предшествует, как правило, долгое их освоение, признание языковым коллективом. Главная роль в процессе языкового закрепления новообразования принадлежит социальным факторам. Иными словами, к определяющим условиям, необходимым для вхождения инновации в общий язык, можно отнести следующие: 1) социальную необходимость и обусловленность; 2) степень устойчивости нового слова, то есть частотность его употребления в разных контекстах; 3) семантическую емкость; 4) функциональную целесообразность; 5) соответствие требованиям языковой нормы.
Если новообразование отвечает перечисленным условиям, у него есть возможность войти в активный запас лексики, занять свое место в словарном составе языка.
 
Лексемы с полногласными и неполногласными корнями
в системе словообразования русского литературного языка
Л. М. Устюгова
Ужгород, Украина
корни с полногласными и неполногласными сочетаниями, словообразовательное значение, функции словообразования,
 старославянская (позже церковнославянская) книжная традиция.
Summary. In the report are determined basic word-building distinctions between derivative names by nouns with native pleophony (полногласными) and borrowed non-pleophony (полногласными) roots. While in word-building types with mutational word-building meaning «the carrier of an attribute» these distinctions are fixed only in group of verbal noun with suffix -тель, in word-building types with transpositional meaning «the abstract remedial attribute» they have the system character.
 
1. Информативная значимость корней, восходящих к праславянским корням с сочетаниями «гласный полного образования + плавный» в положении между согласными (*gord-, *golv-, *berg-, *melk-), состоит в том, что в каждом славянском языке эти корни, с одной стороны, являются показателем праславянских истоков корневой морфемы, а с другой — позволяют устанавливать источники иноязычного влияния в тех случаях, когда огласовка корня не совпадает с характерной огласовкой данной языковой группы. В русском языке как исконные и заимствованные противопоставлены корни с полногласными и неполногласными сочетаниями (горожанин / гражданин, головной / главный). Неполногласные корни в русском литературном языке составляют 45% от общего числа анализируемых корней и указывают на связь со старославянской книжной традицией, однако целый ряд корней претерпел процесс опрощения, в результате чего возникли неполногласные корни более сложной структуры, имеющие со старославянским языком только опосредованную связь (влечение / развлечение).
2. Слова с полногласными и неполногласными сочетаниями в корнях и приставках, генетически противопоставленные как исконные и заимствованные, в лексической системе современного русского литературного языка часто входят в оппозицию «разговорное / книжное», дифференциальные признаки которой предопределяются не только лексическим значением слов, но и зачастую особенностями их словообразовательной структуры. Элементы церковнославянского словообразования (суффиксы -тель, -ение, -ание, -ость и т. д.) наряду с лексическими церковнославянизмами в составе русского литературного языка отмечали А. А. Шахматов, С. П. Обнорский и др. Несмотря на то что этимологические разыскания славистов в целом опровергли эти утверждения, А. В. Исаченко, выделяя в русском языке 2 «регистра» (бытовой и отвлеченный, «возвышенный»), связанных с двумя славянскими системами — исконно русской и церковнославянской, говорил о характерном для каждого регистра особом инвентаре словообразовательных средств, которые находятся в отношениях дополнительного распределения (Исаченко А. В. К вопросу о структурной типологии словарного соста-
ва славянских литературных языков // Slavia. Rocnik XXVII. Sesit 3. Praha, 1958. S. 349–350). Предположение А. В. Исаченко о двух «регистрах» словообразовательных средств, в известной степени справедливое для английского языка, нуждается в глубоком исследовании на материале русского языка.
3. Наше исследование показало, что степень противопоставленности производных слов с полногласными и неполногласными корнями с точки зрения наличия особых «регистров» словообразовательных средств значительно ниже, чем степень противопоставленности этих слов в лексической системе современного русского языка. Различия в словообразовательных средствах, используемых для выражения мутационного значения «носитель признака», связанного с номинативной функцией словообразования, обнаружены только в одной группе производных — в группе девербативов с суффиксом -тель, где преобладают лексемы с неполногласными корнями (воспламенитель, истребитель, потребитель), причем эти лексемы отражают более ранний период функционирования данного словообразовательного типа, когда производные мотивировались глаголами совершенного вида и имели преимущественно значение лица.
4. В группе существительных с транспозиционным значением отвлеченного процессуального признака, связанных с конструктивной функцией словообразования, полногласные и неполногласные девербативы отчетливо противопоставлены и по словообразовательной активности мотивирующих глаголов, и по словообразовательной валентности основ. Обусловленность словообразовательной активности глаголов с определенным вариантом корня их видовой принадлежностью в русском языке имеет системный характер и отражает разные этапы развития словообразовательного типа «основа глагола + суффикс -ние / -ение». Закономерности более раннего периода развития данного словообразовательного типа отражают существительные с неполногласными корнями, большая часть которых мотивируется глаголами совершенного вида. Глаголы с полногласными корнями, которые только с конца XVIII в. выступают как словопроизводственная база существительных с отвлеченным значением, имеют более высокую словообразовательную активность в несовершенном виде. Эта же особенность характерна и для русских говоров.
5. Исследование материала в двух аспектах — «от основы» и «от форманта» — позволило установить, что в словообразовательной системе русского языка нет двух «регистров» словообразовательных средств, отражающих сосуществование исконно русской и старославянской (позже церковнославянской) систем словообразования. Это положение подтверждают и данные сопоставления словообразовательных систем русского и украинского языков. Наиболее существенные расхождения между сопоставляемыми языками наблюдаются в тех словообразовательных типах, которые а) имели различную степень продуктивности уже в диалектах праславянского языка (словообразовательные типы с суффиксом -ач), б) активизировались (словообразовательный тип с суффиксом -тель) или возникли после распада праславянского единства (словообразовательный
тип с суффиксом -щик / -чик). В группе лексем с полногласными / неполногласными корнями эти различия несколько сглажены, так как словообразовательный потенциал слов с ограниченным количеством корней был реализован раньше в других словообразовательных типах, обслуживающих номинативную функцию словообразования.
6. В то время как лексемы с полногласными корнями широко представлены во всех типах словообразовательного значения и участвуют в реализации всех функций словообразования, большинство лексем с неполногласными корнями «законсервировано» в сугубо книжной сфере. Эти лексемы, имея преимущественно транспозиционное словообразовательное значение, связаны с конструктивной функцией словообразования, которая типична для книжного, литературного, языка, отличающегося от разговорной речи высокой степенью обработанности. Номинативная функция словообразования лексемами с неполногласием чаще всего реализуется в составе определенных терминосистем (златоглазики, коловратка, младочехи, птицемлечник). Весьма незначителен удельный вес этих лексем в группе производных с модификационным значением, а следовательно, крайне редко они выполняют экспрессивную и стилистическую функции словообразования.
 
Словообразовательное гнездо как лексическая микросистема
в русском и татарском языках
В. Г. Фатхутдинова
Казанский государственный университет, Гранадский университет, Россия / Испания
словообразование, сопоставление, лексика, семантика, гнездо, цепь.
Summary. In the report we analyze the semantics and structure of the family of words of the Russian and Tatarian languages.
 
Сопоставительное изучение словообразовательных систем типологически дистантных языков является актуальным не только с точки зрения выявления лингвистических универсалий и построения общей дериватологии, результаты такого исследования помогают глубже охарактеризовать формальное и семантическое устройство производного слова и комплексных единиц словообразования каждого из языков, а также их роль в процессе языковой номинации.
Под словообразовательным гнездом понимается «упорядоченная отношениями производности совокупность родственных слов» [3, 106]. При сопоставлении словообразовательных гнезд русского и татарского языков в первую очередь обращает на себя внимание лексика, имеющая национально-специфический компонент семантики, то есть производные единицы, являющиеся «ментальными репрезентациями опыта и знаний человека» [2, 56]. Как известно, концептуализация объективной действительности имеет в разных языках свои особенности, обусловленные в том числе и структурой самого языка. Поэтому с большой степенью вероятности можно предположить, что некоторые объекты словообразовательной детерминации русского языка будут отсутствовать в татарском, то есть являться словообразовательными и лексическими лакунами. Такой подход позволяет назвать набор производных одного гнезда лексической микросистемой, хотя каждая системообразующая единица на парадигматическом и синтагматическом уровне, состоящая из нескольких слов (словообразовательная пара, парадигма, цепь), уже являет собой лексико-семантическую общность. Именно в рамках такой общности можно выявить факт «селективности словообразования» [1, 10], когда одни и те же семантические сферы в одном языке оказываются открытыми для словопроизводственных процессов, а в другом закрытыми. Методика нашего анализа может быть применена при сопоставлении словообразовательной системы русского языка с языками любого типа — генетически родственными и неродственными — и заключается в следующем.
Для сопоставительного анализа отбираются словообразовательные гнезда, исходные слова которых представляют собой семантические универсалии и имеют богатые словообразовательные связи. Обычно такая лексика входит в определенные ЛСГ и может вступать между собой в различного рода парадигматические отношения, как, например, наименования частей суток — слова день, ночь, утро, вечер; времен года — лето, зима, весна, осень; слова с семантикой цветообозначения, наименования частей тела и др.
Следующим этапом исследования является сопоставительный анализ семантической структуры исходных слов-вершин в обоих языках. Исходное слово, будучи непроизводной единицей, является семантическим ядром словообразовательного гнезда. Его семантика в модифицированном виде с определенными приращениями и видоизменениями передается далее по словообразовательным цепям; таким образом, различия в семантике исходных слов влекут за собой и различия в составе производных.
Структурно-семантический анализ словообразовательных гнезд русского языка и их татарских соответствий уже на уровне словообразовательных цепей позволяет выявить те номинации, которые в одном языке словообразовательно маркированы, а в другом являются непроизводными или составными наименованиями или же отсутствуют вообще в силу экстралингвистических факторов: рот — ротозейство — ротозействовать; тат.: авыз — ачык авыз (буквально: открытый рот) — ачык авызлык — ачык авыз булу.
В словообразовательных гнездах двух языков могут различаться и элементы словообразовательных парадигм. Например, одна из словообразовательных парадигм прилагательного черный — чернобородый, чернолицый, черношерстный, черноносый, черноокий, черномордый — передается на татарский язык раздельно оформленными номинациями, то есть фактически отсутству-
ет в татарском языке: кара сакаллы, кара йозле, кара йонлы и т. д.
Следует отметить, что татарские словообразовательные гнезда также содержат номинации, которые в русском языке не маркируются на словообразовательном уровне: кыш (зима) — кышлык (предназначенный для зимы, запасенный на зиму) — кышлыксызлану (мучиться без запасов на зиму, быть неспособным противостоять холодам и неблагоприятным зимним условиям); кон (день) — кончыгыш (восток), конбатыш (запад), коньяк (юг); тон (ночь) — тоньяк (север).
Таким образом, сопоставительный аспект изучения словообразовательных гнезд является способом углубленного познания объектов словообразовательной номинации с точки зрения универсальности и уникальности их семантической структуры и места в лексико-семантической системе языка.
Литература
1. Вендина Т. И. Русская языковая картина мира сквозь призму словообразования (макрокосм). М.: Индрик, 1998.
2. Кубрякова Е. С. Актуальные проблмы изучения словообразовательных систем славянских языков // Научные доклады филологического факультета МГУ. Вып. 3. М.: Изд-во МГУ, 1998. С. 53–70.
3. Тихонов А. Н. Словообразовательное гнездо как единица системы словообразования и как единица сравнительного изучения славянских языков // Сопоставительное изучение словообразования славянских языков. М.: Наука, 1987. С. 104–111.
 
Ономасиологический аспект словообразовательных категорий русского языка
Л. А. Чижова
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова
ономасиология, словообразование, русский язык, ономасиологическая словообразовательная категория, культурный концепт
Summary. The onomasiological (cognitive) research of language derivational system permits to describe the universal and specific onomasiological (cognitive) derivational unites (categories and meanings). There are very important ethnic cultural features in language derivational system. The cognitive derivational categories «Time», «Space», categories of Mentality and Personality in Russian Language are analyzed in our research.
 
Изучение именования элементов действительности средствами языка — сфера ономасиологии. Главная задача ономасиологии заключается в «изучении средств и способов называния отдельных элементов действительности» и «обозначения целостных событий» [1]. Ономасиология как современная наука сложилась к середине XX века во многом благодаря работам та-
ких ученых, как Л. Вейсгербер, В. Краузе, Ф. Дорнзейф, Б. Кводри и В. фон Вартбурга, а также работам российских ученых последних десятилетий XX века — работам Н. Д. Арутюновой, В. Г. Гака, А. Ф. Журавлева, Г. В. Колшанского, Н. Г. Комлева, Е. С. Кубряковой, Ю. С. Степанова, А. А. Уфимцевой, Б. А. Серебренникова, А. В. Суперанской, В. Н. Телии.
Термин «номинация» закреплен как за описанием особого рода познавательной деятельности человека, так и за областью гуманитарных наук, таких, как философия, психология, языкознание, семиотика, — тех гуманитарных наук, одним из объектов научного исследования которых является изучение номинации как особого типа познавательной деятельности человека. Целью отдельного акта номинации является создание семиотических объектов для описания денотатов — свойств, качеств, отношений предметов и процессов объективной действительности, а также сферы духовной жизни человека, при этом человек использует языковые формы для оформления процесса гносеологической деятельности и ее результата.
В акте номинации можно выделить несколько стадий:
1. Выделение денотатов в действительности.
2. Выделение новых денотатов в действительности, не имеющих имен.
3. Создание образа нового денотата.
4. Вычленение свойств и черт образа нового денотата как отдельных объектов мыслительной деятельности.
5. Выделение специфических и типичных черт непоименованных денотатов — введение нового денотата в класс денотатов.
6. Определение связей новых денотатов с теми денотатами, которые имеют имя.
7. Определение стратегии номинации (имятворчество или имяупотребление) для нового денотата.
8. Имятворчество или имяупотребление.
Именно на последнем этапе определяется стратегический выбор в сфере языковой деятельности. Е. С. Кубрякова отмечает различие двух типов механизмов при номинации: «…говорящий владеет двумя разными механизмами речи: воспроизведения знакомых единиц и их извлечения из памяти, с одной стороны, и сборки единиц по правилам, с другой» [2]. Тип номинации, при котором используется механизм сборки языковых единиц по определенным правилам, изучается в пределах особых разделов языкознания, таких, как словообразование.
Ономасиологический подход к явлениям словообразования активно использовал М. Докупил в работе 1962 года [3]. В российском языкознании, еще раньше, ономасиологический подход к явлениям словообразования декларировал Г. О. Винокур. Ср. его суждение о том, что производные обозначают предметы «через установление той или иной связи между данным предметом действительности и другими» [4].
Что является минимальной оперативной единицей при описании акта номинации в случае выбора словообразовательного механизма? Можно согласиться с мнением Е. С. Кубряковой: словообразовательное значение, выделяемое в пределах словообразовательной модели, а также словообразовательные категории позволяют описать словообразование в ономасиологическом аспекте [5].
Выделение и описание ономасиологических словообразовательных значений и словообразовательных категорий на материале русского языка — особая задача исследования. При этом необходимо разграничить универсальные и специфические для данного языка ономасиологические словообразовательные категории и значения в связи с тем, что акт номинации как акт речемыслительной деятельности человека с гносеологическими целями происходит в контексте культуры, на фоне тех знаний, которыми обладает общество в данный момент, в соответствии с теми культурными концептами, которые определяют и знание, и поведение человека [6], а также индивидуального опыта, который присущ конкретному лицу, создающему новое имя. Так, наше исследование показало, что среди универсальных ономасиологических категорий выделяются такие категории, как «пространство», «время», «личность», «категории мышления»; среди специфических категорий в русском языке особое место занимает «категория оценки». Среди ономасиологических словообразовательных значений в категории семейных отношений выделяется специфическое значение «отчество», в категории пространственной ориентации — значение «ненаправленность».
Культурную обусловленность в акте номинации можно продемонстрировать следующим примером. В книге «Соло на IBM» Сергей Довлатов приводит описание реального случая: редактор предложил название для юмористического раздела в газете — «Архипелаг Гуд Лак». Анекдотичность названия воспринимается только на культурном фоне соотношения названия с книгой А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Трагичность восприятия произведения Солженицына оборачивается в анекдоте Довлатова своеобразным карнавалом — пожеланием удачи (ср. англ. «good luck»).
Литература
1. См. Языковая номинация: Общие вопросы. М., 1977. С. 37.
2. Кубрякова Е. С. Типы языковых значений: Семантика производного слова. М., 1981.
3. Dokulil M. Tvořeni slov v češtine. 1. Praha. 1962. P. 196–200.
4. См.: Винокур Г. О. Заметки по русскому словообразованию // Винокур Г. О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959. С. 421.
5. См. Кубрякова Е. С. Указ. раб. С. 101. Таково мнение и М. Докулила (cм. Указ. соч. P. 191).
6. Обзор работ по анализируемой проблематике см.: Фрумкина Р. М. Концепт, категория, прототип // Лингвистическая и экстралингвистическая семантика: Сборник обзоров. М., 1992. С. 28–43.